– А где же корзина? – спросил я у Реймона.
– На коленях у Антуанетты. И смотри, осторожнее забирайся в машину, там сумка-холодильник прямо у меня за сиденьем.
– Что такое сумка-холодильник?
– Такая сумка для пикника, в которой держится низкая температура и продукты не портятся. Закрывай багажник и прыгай в машину, Кабачок.
Я поставил ноги на сумку-холодильник и уткнулся подбородком в колени.
Прежде чем открыть комиксы и отправиться с Тинтином на Луну, Виктор прошептал мне на ухо:
– Антуанетта сидит на месте покойника.
И я задумался, о ком это он.
У Реймона такая профессия, что в этом, конечно, нет ничего удивительного, и всё-таки я не представлял себе, что за покойника он мог везти на месте Антуанетты. К тому же покойники не разговаривают, а Реймон любит, чтобы в дороге ему что-нибудь рассказывали.
Правда, Антуанетта тоже не слишком много разговаривает, но она поёт, а это уже кое-что.
Полицейский не засыпает за рулём, и мы не оказываемся в канаве, как та машина, мимо которой мы только что проехали, вокруг стояли полицейские и спасатели, и мы увидели заднюю часть автомобиля, это был чёрный «мерседес», и я был очень рад, что он не белый, потому что родители Жужуба теперь решили больше никогда не путешествовать без сына.
Камилла ничего не видела, она спала, прислонившись к двери, и, судя по спокойному выражению лица, смерти в её сне не было и в помине.
Антуанетта, похоже, не отдавала себе отчёта в том, что заняла место покойника, она прижимала к груди корзину для пикника, как будто боялась, что кто-нибудь её отнимет, и авария на дороге её ничуть не смутила: она продолжала напевать как ни в чём не бывало.
– Что ещё за покойник? – спросил я у Антуанетты, тронув её за плечо.
– Покойник? Какой ещё покойник? – растерялась она.
Виктор спустился с Луны и пнул меня ногой:
– Ты придурок или как?
– Виктор, пожалуйста, следи за словами, – сказал Реймон дороге. – А тебе, Икар, что ещё такое взбрело в голову?
– Это не мне, это Виктору.
– Да я вообще молчу!
– Неправда, ты мне сказал, что Антуанетта сидит на месте покойника!
– Ну ведь не для того, чтобы ты это повторил для всех! Ябеда.
– Я не ябеда.
– Ябеда.
– Нет.
– Это ты сказал про покойника.
– Так, а ну-ка успокойтесь там, на заднем сиденье, – прорычал Реймон, посмотрев на нас в зеркало. – Место покойника – это просто такое выражение, Кабачок. Оно означает, что в случае аварии место рядом с водителем – не самое удачное.
– Не очень-то хорошее выражение, – огрызнулся я.
– Да, совсем не хорошее, – согласилась Антуанетта. – А ты, Реймон, смотри на дорогу. Сегодня мне что-то не хочется, чтобы это выражение было про меня.
– Больше никогда ничего не буду тебе говорить, – прошипел Виктор, переворачивая страницу комикса.
– Извини, я не хотел ссориться. – Я взял его за руку.
– Ладно, проехали. – Он не отнимал у меня руки.
– Хорошая книга?
– Да, хочешь, вместе почитаем?
– Давай.
Меня сразу же затошнило от приключений Тинтина на Луне, но я не стал говорить об этом Виктору, не хотелось опять его сердить. Я немного опустил окно, чтобы глотнуть воздуха, но пришлось сразу же поднять его обратно из-за Антуанетты, которая не хотела «простудиться до смерти», и я подумал, что да, пожалуй, сегодня она настроена выжить любой ценой.
Как будто бы смерть можно подхватить, просто посидев у открытого окна!
Я уже столько окон открывал за свою жизнь и ни разу не видел там, за открытым окном, смерти. А не заметить её довольно сложно, в этом её чёрном плаще и с косой в руках.
Я не всегда понимаю, что мне говорят, но тут нет моей вины.
По крайней мере, я задаю вопросы, и пускай все вокруг принимают меня за придурка или думают, как Симон, что у меня не все дома.
Если ничего не спрашивать, ничего и не узнаешь.
Вот, например, Симон, он всё знает про нас, но почти ничего не знает про себя, а в тетрадях, которые он читает, ответов на все вопросы не найдёшь. Я знаю, что он слишком гордый, чтобы взять и расспросить о чём-нибудь мадам Пампино, которая хорошо знала его маму.
Я бы на его месте просто закидал её вопросами.
А Симон этого не делает.
Легко говорить, что «Фонтаны» – тюрьма, если тебе даже в голову не приходит распилить решётку на её окнах.
Взрослые тоже такие.
У них полно вопросов без ответов, потому что вопросы остаются у них в головах и никогда не выходят наружу. А потом незаданные вопросы отражаются у них на лицах в виде печали и тоски.
Морщины на лице – это и есть вопросы, которые не были заданы, и с годами их становится всё больше и больше.
Вот Антуанетта – она тоже никогда ни о чём не спрашивает.
Она предпочитает напевать.
А я прекрасно вижу, как временами лицо её становится серым и мрачным, как будто бы солнце вдруг спряталось за тучами. Когда она напевает, её как будто уносит далеко-далеко, и лицо освещается каким-то внутренним светом, хоть оно и сморщено, как старое яблоко.
Лично я, когда стану старым, всегда буду десятилетним и продолжу задавать идиотские вопросы, и тогда у меня на лице не будет ни одной морщинки.
– О чём ты думаешь? – спросила Камилла и потянулась, как кошка, которая, когда просыпается, вытягивает вперёд все четыре лапы.
– Ни о чём, – соврал я.
– По твоему лицу этого не скажешь!
– И какое же у меня лицо?
– Такое, как будто ты думаешь о чём-то ужасно серьёзном. Нос наморщил, губы надул.
– Ну конечно.
– Да, и, между прочим, уже не в первый раз. Смотри, будь осторожен, однажды тебя так заклинит, и будешь всю жизнь ходить с жуткой рожей!
Она опустила голову и изобразила гримасу, которую только что описывала. Получилось довольно отвратительно.
– Неужели я так делаю?
– Да.
И она засмеялась.
И тут я увидел вдалеке море и стал подскакивать на месте от нетерпения.
Я видел его тысячу раз в кино, но в жизни – совсем другое дело.
Мама не хотела везти меня на море. Говорила, что это слишком дорого и к тому же у моря опасно, вот у одной женщины на заводе сына захлестнуло волной, как в стиральной машинке.
Море – огромное.
Я не виноват, что по телевизору всё кажется таким маленьким.