Я хотел убить небо - читать онлайн книгу. Автор: Жиль Пари cтр.№ 29

Всё это происходило ещё до того, как мы сели в поезд вместе с лыжами и огромными сумками, вот только у Жужуба сумки не было, он забыл её на вокзале, пока покупал печенье. Я прилип к окну и запоминал образ Рози, которая не поехала с нами, и представлял, что везу её с собой.

Рози говорит, что горы – это очень высоко и что она на стул-то боится залезать или в окно выглядывать: у неё от этого возникает желание свалиться в пустоту. Я на это сказал, что спас бы её от такой глупости и не дал свалиться с горы, но Рози ответила, что она всё равно уже слишком старая, чтобы кататься на лыжах и играть в снежки.

Я не могу спасти Рози от старости.

Я уезжал с тяжёлым сердцем, и Симон мне сказал, что мы ведь сможем звонить ей по телефону, и на сердце у меня стало немного легче, и вот мы приехали на гору, и я ни разу не вспомнил, что собирался ей позвонить.

Я вертелся и никак не мог уснуть.

В итоге встал потихоньку, чтобы не разбудить остальных, и пошёл к Яйцеголовому, который поселился в другой комнате.

– Спишь? – спросил я.

Я включил лампу и потряс питателя за плечо.

– Что такое, Кабачок, ты чего тут?

Я уселся к нему на постель:

– Мне не спится.

– Иди к себе в комнату и считай овец. – И этот балбес отвернулся к стене.

Я немного подождал и сказал:

– У меня в комнате нет овец, и к тому же там слишком темно и ничего считать не получится.

Яйцеголовый не ответил, и это вывело меня из себя.

Я крикнул ему в самое ухо:

– У меня в комнате нет овец!

Питатель подскочил на кровати: «Ты больной или как?», стал тереть глаза и смотреть на меня, и видно было, что я победил: «Ну ладно, давай рассказывай, чего тебе не спится», – и он зевнул, и зубы у него оказались совсем жёлтые.

И вот я стал рассказывать, как холод пробирается сквозь здоровенные лыжные ботинки и морозит пальцы ног, и руки так замерзают в толстых варежках (совершенно неудобных, потому что в них невозможно разворачивать фантики), что годятся только чтобы держать лыжные палки, да и то только в тех случаях, когда стоишь на ногах, потому что большую часть времени ты сидишь на попе в снегу.

Лыжи – это примерно как наступить на банановую кожуру.

Всё время падаешь.

И спускаться этим их плугом у меня не получается, никакого плуга у меня нет и не было, я падаю то вперёд, то назад, то вбок, Камилла тоже, хотя вот Симон – тот стоит на ногах, спускается плугом и говорит, что это нефиг делать, и инструктор доволен и просит нас делать так же, но мы всё время падаем, как будто и ходить разучились.

Падать вообще-то больно, если, конечно, ты не Борис или Антуан, которым никогда не бывает больно и которые всё время хотят скатиться ещё, а мы говорим: «Чур, без нас», – и ложимся в снег, и смотрим на инструктора как на какое-нибудь чудовище, особенно Жужуб, который, когда падает, ещё и подскакивает обратно, как резиновый.

Но это мы, конечно, так, в шутку.

На самом деле инструктор никакое не чудовище.

Его зовут Бальтазар, но мы его зовём Батаза, из-за Беатрисы, у которой по-другому не получается.

Например, меня она зовёт Кабатёк.

Батаза очень добрый: он гораздо больше времени проводит на корточках, поднимая нас из снега, чем на ногах, объясняя, как делать этот их идиотский спуск плугом.

Губы у него всегда блестят и пахнут клубникой. Лицо очень загорелое – ну ещё бы, он ведь целыми днями на солнце с детьми. А очки зеркальные, и в них виден ты сам.

Что нравится лично мне, так это подниматься по склону лесенкой.

Я поднимаюсь, как будто бы на снегу есть ступеньки, и вот это действительно нефиг делать. Проблема только в том, что, поднявшись, надо опять спускаться вниз, а это я умею делать только сидя на попе.

Ахмед так рыдает, что инструктор зажимает его у себя между ног, и Ахмед больше не падает и говорит: «Нефиг делать!», но потом инструктор его всё-таки ненадолго отпускает, и Ахмед врезается в ёлку, но это не страшно.

Все остальные тоже хотят, чтобы Батаза их прокатил между ног, кроме Жужуба, который лежит на снегу и ест печенье, и кроме меня, потому что меня совсем не тянет врезаться в ёлку.

Мне это напомнило мамину аварию и тот дуб, из которого потом сделали стол и кровать. А мне совсем не хочется об этом думать.

Камилла прибегает запыхавшись и говорит мне, что было здорово. Я не хочу выглядеть трусом в её глазах, поэтому я закрываю свои и делаю всё так, как просит Батаза. Сгибаю ноги в коленях и ставлю лыжи в перевёрнутую букву V.

В конце я открываю глаза, и Батаза говорит, что я будущий чемпион, а Камилла целует меня в щёку, и мне так жарко, как будто бы её губы – батарея парового отопления.

Иногда я смотрю, как взрослые пытаются ухватиться за большую лыжную палку, которая отнесёт их на вершину трассы, но эта большая палка выскальзывает у них из рук, и поднимается сама по себе, и врезается в снег, и я тогда думаю, что мы ничуть не хуже взрослых, которые постоянно делают вид, что всё знают и умеют.

Лично я, когда стану взрослым, буду всегда подниматься на вершину трассы лесенкой.

После занятия мы сели в «яйцо» – так называется кабина подъёмника – и поднялись на вершину горы, чтобы пообедать. Яйцеголовый сказал: «Посмеялись, и хватит!», но мы никак не могли успокоиться и хохотали как сумасшедшие.

Мишелю было совсем не смешно, потому что Ахмед уронил лыжную палку в огромную дырку в «яйце», которую там как будто специально для этого проделали.

Я очень обрадовался, когда мы наконец приехали в ресторан, потому что мне страшно хотелось писать, но оказалось, что за вход нужно заплатить два франка, которых у меня не было. Я подпрыгивал на одной ноге и сжимал рукой пипиську, и в самую последнюю секунду меня спас Яйцеголовый.

Потом мы ели картошку фри и мясо на террасе, и там было так солнечно, что нам стало жарко. Тут пришёл Мишель с палкой Ахмеда, он, видите ли, вывихнул руку из-за того, что снега слишком много.

Я не очень внимательно его слушал.

Я смотрел на Камиллу.

И чувствовал себя очень странно – как будто бы сердце играет с желудком в футбол.

Но этого я не стал рассказывать придурку Яйцеголовому, хоть и благодарен ему за то, что не написал тогда в штаны.

– Ладно, Кабачок, – сказал он. – А теперь возвращайся в кровать, иначе завтра будешь спать стоя на лыжах.

Он отвернулся к стене, но я сказал:

– Я ещё не рассказал тебе, что было после обеда.

– Расскажешь завтра, – зевнул Яйцеголовый.

– Нет, сейчас, – безжалостно ответил я.

Взрослые люди всегда и всё переносят на завтра.