Паруса и пушки - читать онлайн книгу. Автор: Александр Бушков cтр.№ 55

Герцог Норфолк уже на эшафоте высказался о Марии Стюарт очень метко: «Что бы она ни затевала и что бы для нее ни затевали другие, заранее обретено на неудачу». Действительно, Елизавету всю жизнь сопровождало постоянное везенье, а Марию Стюарт со времени связи с Босуэлом – одни неудачи…

Став совершеннолетним, ее сын Иаков Шестой, король шотландский, как уже говорилось, мать натуральным образом предал. Воспитанный в протестантской вере, матери он, собственно, и не помнил, она для него была совершенно чужой. К тому же Елизавета мастерски прибрала юношу к рукам: зная, что он обожает охоту, посылала ему в подарок кровных скакунов и своры собак, потом стала платить ежегодный пенсион в пять тысяч фунтов стерлингов и, наконец, открытым текстом написала, что сделает его своим престолонаследником. В который раз прозвучало: «Париж стоит мессы». Иаков подписал с Елизаветой секретный договор о «дружбе и сотрудничестве», где в обмен на четко оговоренные суммы и назначение его наследником английского престола обязывался поддерживать с Англией самые добрые отношения. А потом издал для всеобщего сведения указ, которым навсегда лишал мать титула и всех прав королевы Шотландской.

Узнав об этом, разъяренная Мария прилюдно прокляла сына, назвав «выродком, ослушником, испорченным мальчишкой» и заявила, что король-протестант не может распоряжаться династическими правами королевы-католички. И отомстила единственным доступным ей способом: тайным письмом завещала свои права на английскую и шотландскую короны испанскому королю Филиппу Второму. В глазах католического мира это было вполне легитимно: Филипп, бывший супруг Марии Тюдор, около пяти лет носивший титул английского короля, в его глазах был более законным претендентом, нежели «еретичка» Елизавета. С этим письмом она отправила и второе, где предупреждала Филиппа: завещание будет иметь силу только в том случае, если он поспособствует ее освобождению и крушению Елизаветы.

В 1586 г. Мария, выражаясь чуточку вульгарно, влипла окончательно. Появился новый заговор, названный впоследствии «заговором Бабингтона», по имени его главаря. Предприятие, с самого начала обреченное на неудачу. В отличие от битых волков Ридольфи и Трокмортона Энтони Бабингтон был совсем молодым, не искушенным в интригах, как и шестеро его ближайших сподвижников – такие же, как и их предводитель, родовитые, но малоземельные дворяне. Весь опыт сэра Энтони в тайных операциях заключался в том, что он принимал некоторое участие в тайной переписке Марии с внешним миром. Он был настолько неосторожен, что заказал групповой портрет – он сам и шестеро сподвижников, – под которым написал по-латыни: «Эти мужи – мои товарищи, которых сама Опасность избрала». Детский сад, право слово…

А самое главное – в ближайшем окружении Бабингтона с самого начала оказался агент секретной службы Гилберт Джиффорд. Подозрений он не вызывал – происходил из старой католической семьи, его отец за веру сидел в тюрьме, а сам Гилберт учился в католических семинариях в Риме и Реймсе, готовивших священников для Англии, – правда, ни той ни другой не окончил. Зато вернулся в Англию с рекомендательными письмами от главы парижских католиков – эмигрантов Моргана, где говорилось, что Джиффорд – «достойнейший человек, заслуживающий всяческого доверия». Одно из таких писем было адресовано Марии Стюарт – и до нее дошло.

Джиффорд кое о чем умолчал – и о том, что из семинарий его выгоняли за несносное поведение, неподобающее будущему слуге Божьему, и, разумеется, о том, что работает на секретную службу. В точности неизвестно, где его на извилистом жизненном пути подхватила и завербовала английская разведка – но известно точно, что он был не просто стукачом, а играл роль классического агента-провокатора: ораторствовал громче всех, выступая за активные действия, кричал, что «еретичку» следует убить как можно быстрее.

Бабингтон и его друзья были, в общем, не более чем пылкими юнцами, но к их заговору подключились и люди гораздо более серьезные – и парижская католическая эмиграция, и иезуиты. О заговоре знали и Папа Римский, и король Филипп Второй, как человек деловой, рекомендовавший Бабингтону полумерами не ограничиваться, а убить вместе с Елизаветой ее ближайших сподвижников, в первую очередь лорда-канцлера, то есть премьер-министра Роберта Сесила, лорда Берли, и главу секретной службы сэра Френсиса Уолсингема – как наиболее опасных (а список, в общем, был длинный).

Никто не догадывался, что заговор с самого начала был под бдительным присмотром английской спецслужбы. Бабингтон организовал тайную переписку с Марией – письма ей посылали и ответы получали, пряча их в двойном дне пивных бочонков, поставлявшихся в замок пивоваром из ближайшей деревушки. Вот только заведовали этой перепиской исключительно агенты Уолсингема – так что все письма дешифровались и копировались. Правда, участвовавший в заговоре и сам поддерживавший тайную переписку с Марией французский посол барон де Шатонеф (без сомнения, опытный разведчик, как водилось за послами в те времена) какое-то время подозревал Джиффорда в двойной игре, но для агента как-то обошлось.

Затеянная секретной службой игра достигла кульминации. Бабингтон отправил Марии письмо (естественно, перехваченное, расшифрованное и скопированное «кровавой гэбней»), в котором подробно излагал свой план: он и его друзья убьют Елизавету, сотня других участников заговора пройдется по «списку Филиппа» и освободит Марию, там вспыхнет мятеж, который поддержат высадившиеся в Англии испанские войска.

Интересно, что еще до этого письма Елизавета хотела, если можно так выразиться, покончить дело миром. Одной черной краской рисовать ее не стоит – ей порой были свойственны и некоторое благородство, и милосердие, великодушие, и угрызения совести она, полное впечатление, порой испытывала. Вызвав барона Шатонефа, она заявила без всякой дипломатии: «Господин посланник, вы очень часто сноситесь с королевой Шотландии. Но, поверьте, я знаю все, что происходит в моем государстве. Я сама была узницей в то время, когда моя сестра уже сидела на троне, и мне хорошо известно, на какие хитрости пускаются узники, чтобы подкупать слуг и входить в тайные сношения с внешним миром».

О том, что вся почта Марии контролируется секретной службой, она, естественно, не упомянула ни словечком, но, выражаясь современным языком, послала барону недвусмысленный месседж: о переписке Марии с внешним миром всё известно. Барон, при всем его уме и хитрости, этот месседж проигнорировал – возможно, оттого, что, как многие в подобной ситуации, был убежден, что дело выиграно, запущенный механизм уже не остановить и за его сообщниками – победа.

Точно так же у Марии Стюарт, очень похоже, наступило, как по другому поводу выразился Сталин, головокружение от успехов. На послание Бабингтона она сначала ответила коротеньким письмом, составленным в крайне уклончивых выражениях и не содержавшим ничего, что можно было поставить ей в вину при самом пристрастном следствии. Однако потом написала второе, более пространное, где уже высказалась крайне неосмотрительно: «Пусть тех шестерых дворян пошлют на это дело и позаботятся, чтобы, как только оно будет сделано, меня отсюда вызволили еще до того, как весть о случившемся дойдет до моего стража».

Всё! Капкан захлопнулся. Надо полагать, спецслужбисты плясали от радости, расшифровав и скопировав письмо: теперь улики были железные. Не нужно было ничего притягивать за уши, чтобы сделать вывод: «это дело» означает убийство Елизаветы, о чем Мария знала заранее…