Кэнди кивнула. Именно по этой причине она сама пока не была готова встретиться с Элис.
– Завтра можно начать с чистого листа. Ты ведь так нам всегда говоришь, верно?
– Это не так-то просто, отнюдь нет, – пробормотала Джун.
Кэнди пожала Джун руку, выходя из кухни. По пути в спальню она услышала скрип открывающегося шкафчика со спиртным. Кэнди не могла припомнить, когда еще Джун пила так сильно, как с момента приезда полиции, сообщившей о Клеме и Агнес. Люди повсюду пытаются найти выход: Джун нашла его на дне бутылки с виски. Ее собственная мать, как представлялось Кэнди, нашла его в зарослях диких ванильных лилий. Кэнди через многое пришлось пройти, прежде чем она поняла, что ее выход – на кухне Торнфилда.
Она закрыла за собой дверь спальни и включила светильник возле кровати, комнату залил рассеянный свет. Почти все, что она любила, было здесь. Широкий подоконник с большими окнами. Ботанические рисунки Твиг: на всех – ванильные лилии. Все были с датами, и самая первая относилась к ночи, когда Твиг и Джун принесли Кэнди домой с болота. В углу – кресло и стол, на котором лежала ее книга рецептов. Ее одинокая постель, накрытая покрывалом с вышитыми эвкалиптовыми листьями; его к восемнадцатилетию Кэнди смастерила Нэсс – одна из Цветов, которая раньше жила тут. Пару лет назад из городка близ банановых плантаций к северу отсюда пришла открытка от Нэсс: она купила там себе домик. Некоторые женщины, такие как Нэсс, приходили в Торнфилд, пережидали, набирались сил, а потом уходили. Другие, такие как Твиг и Кэнди, знали, что навсегда обрели здесь дом.
Она села и выдвинула ящик прикроватного столика, достав оттуда ожерелье, которое она всегда снимала, пока готовила. Она надела его через голову и повернула подвеску к свету: чашечка из лепестков ванильной лилии, запечатанная в смоле и окаймленная стерлинговым серебром, цепочка тоже была серебряной. Джун сделала этот кулон к шестнадцатому дню рождения Кэнди, как раз перед тем, как девушка распахнула свое окно навстречу безлунному небу и выскользнула в темноту, пытаясь убежать от чувства утраты, ранившего ее душу.
Джун назвала своего сына в честь клематиса, яркого вьющегося растения с цветами в форме звезд. И именно таким Клем был для подросшей Кэнди – мальчиком, таким же влекущим, как звезда, мальчиком, которым она была одурманена. Она вечно слонялась за ним повсюду; он хмурился, но всякий раз ненароком поглядывал через плечо, чтобы убедиться, что она была там.
Кэнди подошла к окну и остановила взгляд на тропинке с краю поля, которая петляла среди кустарников и убегала к реке. Она была примерно того же возраста, что и Элис, когда Джун разрешила ей ходить на речку одной. Вернее, Кэнди думала, что она одна, мчась по петляющей тропинке через заросли деревьев. Но она, конечно, должна была сообразить, что Клем не позволил бы ей пускаться на поиски приключений в одиночку. Как только она добежала до реки, он вылетел на веревке, привязанной к эвкалипту над ее головой, и плюхнулся с криком в реку, заставив ее завизжать. Когда Кэнди пришла в себя, Клем отвел ее в укромную хижину, которую он построил из веток, палок и листьев совсем рядом с гигантским эвкалиптом. Внутри имелись спальный мешок, фонарь, перочинный ножик, коллекция речных камушков и любимая книжка Клема. Они сидели вместе, их колени соприкасались, пока он читал ей вслух, водя пальцем по картинке с Венди, пришивающей тень обратно к Питеру Пэну.
– Мы пришиты друг к другу, Кэнди, вот так, – сказал он, – и мы никогда не станем взрослыми, – он взмахом открыл перочинный нож, – поклянись.
Она вытянула к нему раскрытую руку нежной ладонью вверх.
– Клянусь, – сказала она, задохнувшись от резкой пронзительной боли.
– Кровный обет! – радостно воскликнул он, погружая острие ножа в свою ладонь, а затем прижимая свою руку к руке Кэнди, их пальцы сплелись.
Кэнди потрогала тонкий бледный шрам на ладони.
Пока она росла, Клем действительно был яркой и недостижимой звездой на ее небосводе. Но когда ей исполнилось четырнадцать, а Клему шестнадцать, все изменилось в один день: Армия спасения привела в Торнфилд Агнес Айви. Клем сделался бледным и угрюмым, его взгляд больше не был направлен на Кэнди, он был прикован к Агнес. Она была одного с Кэнди возраста и тоже сирота. Она приехала с веточками мимозы в волосах, «Алисой в Стране чудес» в руках и большими глубокими глазами, которые следовали за тобой, куда бы ты ни пошел, как на картине. Джун сразу дала ей работу, и Агнес принялась за нее с таким рвением, словно это было сражение не на жизнь, а на смерть. На полях она трудилась с рассвета и до заката, пока на ее руках не появлялись мозоли, а потом пока они не начинали трескаться и кровоточить. Она работала, пока ее тонкие руки не отказывались нести ведра свежесрезанных цветов в мастерскую. Она изучала Словарь Торнфилда, сосредоточенно нахмурившись. По ночам она сидела в звонарне и напевала луне то, что успела выучить на языке цветов. Кэнди стала ходить по пятам за Агнес по всему Торнфилду, прячась в тени, пока та работала, и наблюдала за девушкой, которую Клем любил сильнее нее. Она последовала за ней к реке и спряталась в кустах, глядя, как Агнес достала ручку и принялась писать истории на своей коже, на предплечьях и ногах, а потом скинула с себя одежду и зашла в реку; она плавала в зеленоватой воде, пока все надписи не смылись. Когда рядом хрустнул прут, Кэнди увидела прятавшегося Клема, который тоже смотрел на Агнес в реке, и лицо у него было такое, словно он нашел упавшую с неба звезду. Когда Кэнди увидела, что он вырезал свое имя и имя Агнес на стволе гигантского эвкалипта, она поняла, что потеряла его. Все, что она могла сделать, – это беспомощно наблюдать, как все в Торнфилде попадают под чары Агнес, и сильнее других – Клем. Казалось, что Агнес пробудила в нем что-то. Что-то необратимое и жестокое. Он никогда больше не был прежним с Кэнди.
Когда Клем и Агнес покинули Торнфилд, пробудившаяся в Клеме тяга к насилию и его невосполнимое отсутствие разрывали мир Кэнди. Она целый месяц промаялась с занозами, после того как соскоблила имя Агнес с гигантского эвкалипта в порыве неистовой тоски. Ничто не облегчало боли. Даже мысль о том, чтобы самой оставить Торнфилд.
Ее воспоминания о той ночи, когда она сбежала, все еще были живы: словно опять ей жгло пятки, когда она неслась в лунном свете через заросли к дороге, выманенная из дома обещанием любовника. Кэнди украдкой бегала в город, чтобы встречаться там с ним. Это продолжалось с тех пор, как он однажды подкатил к ней на своей машине, когда она возвращалась из школы. Он давал ей водку и сигареты. Рассказывал ей истории о том, откуда он был родом, – о месте на побережье, похожем на рай. В их городе он был проездом по пути туда. Не хочет ли она поехать с ним? Он научил бы ее плавать в океане и раздобыл бы для них дом с ее собственным садом. Чувство свободы, охватившее Кэнди в ночь, когда она встретилась с ним на шоссе, было опьяняющим. Она залезла в машину, он нажал на газ, и они понеслись через бледную посеребренную ночь к месту, где неотвязная боль от потери Клема не найдет ее. Но спустя всего два месяца Кэнди шагала по подъездной дорожке Торнфилда, имея при себе лишь хлопчато-бумажное платье, в котором она и уехала, и подвеску с ванильной лилией на шее. Джун и Твиг сидели на веранде перед домом. Они приняли ее обратно, поставили третий стул за столом и не сказали ни слова. Ее спальня была такой же, как до ее отъезда; Кэнди была подавлена, найдя ее прежней. Джун и Твиг знали, что Кэнди сваляла дурака и вернется; они предвидели ее ошибку еще до того, как она ее совершила, но думали, что так она сможет преодолеть свое горе.