Определенно, в квартире жил собачник. Об этом говорили следы грязных лап на полотне двери, которую, наверное, отродясь никто не мыл, и отчетливый запах собачьей шерсти, исходящий от коврика.
Я чуть сдвинула его с места ногой и кивнула своим мыслям: ну, точно, из-под коврика давненько не выметался мусор, частично состоящий из черно-белой шерсти. То есть Барни точно жил именно в этой квартире. И хозяин его совершенно определенно не великий аккуратист.
Я приблизила ухо к двери и вдумчиво послушала тишину за ней. Тишина была плотная, ватная, неживая – не такая, как в доме, где есть люди. Утро уже покатило по накатанной колее, был тот час, когда граждане стряхивают с себя сон, зевают, шаркают тапками, пускают воду в ванной, включают голосистые чайники и бренчат посудой.
«Но не всем же нужно на работу к девяти», – напомнил мне внутренний голос.
Это было справедливое замечание. Вероятность того, что Дмитрий просто спит, не исключалась. Я посмотрела на часы, решила, что восемь двадцать – вполне подходящее время для начала нового дня, и придавила кнопку звонка.
За дверью раздался мелодичный перезвон, имитирующий перебор гаммы. Я прослушала этот музыкальный фрагмент от первой ноты до последней, выждала с полминуты и повторила нехитрое упражнение. Опять послушала ватную тишину. Предположила, что гамма на рояле – слишком изысканный и деликатный экзерсис, и добавила к нему соло на барабане, постучав в дверь сначала костяшками пальцев, а потом и вовсе кулаком.
– Грюк, бряк, звяк! – произнесла, открываясь, дверь рядом.
– Шо надо? – предсказуемо послышалось с соседского порога.
– Доброе утро! – Я развернулась к высунувшейся на площадку домомучительнице.
Выглядела она сокрушительно: в чем-то ярко-розовом с кружевами и с огуречными кружочками на глазах.
– Опять ты? – сняв и тут же схрупав овощную нашлепку с одного ока, сразу же узнала меня домомучительница. – Шо ты трезвонишь, нет там никого!
– А Дмитрий?
– А тю-тю Дмитрий! Смылся в неизвестном направлении!
– Давно?
– Да вот с тех пор, как ты приходила, не появлялся. А шо? Небось две тыщи за собаку вернуть хочешь? – Домомучительница сняла огуречный кружок со второго глаза, с удовольствием сжевала и его, смерила меня взглядом с пяток до макушки и помотала головой. – Даже не надейся, Димка такие деньжищи даже за своего любимого бобика не отдаст, он жлобяра редкий!
– Тут, видно, инфекция какая-то, – пробормотала я, имея в виду, что с кем поведешься, от того и наберешься: небось соседушка частенько являла этому Димке примеры редкого жлобства.
– Какая инфекция? Шо, думаешь, он заболел? – Домомучительница шагнула было на площадку и тут же отступила назад в квартиру. – Да нет, поскребся бы уже в стенку, если б слег, да и врача на дом вызвать ума бы хватило, не полный ж идиот. А если б помер, так завонялся бы уже, сколько дней-то прошло…
«Душевнейшая женщина!» – саркастически восхитился мой внутренний голос.
– А шо собака, сдохла? – спросила соседка, очевидно, продолжая ворочать в голове мысли об инфекции.
– Да нет, жива-здорова!
– Ну, так тогда и не выдумывай тут, слинял куда-то Димка, и ты тоже давай, линяй, иди отсель, нечего добрых людей беспокоить! – Домомучительница захлопнула свою дверь и с грохотом и лязгом закрыла ее на замки и запоры.
Я медленно пошла вниз по лестнице, соображая на ходу: соседка в своеобразной людоедской манере поинтересовалась судьбой собачки, значит, пропавший Барни-Гуся тут не появлялся. А хозяин его исчез с концами сколько-то дней назад, следовательно, я напрасно заподозрила его в том, что это он умыкнул у меня песика… И все же имело смысл поискать Барни-Гусю в окрестностях: вдруг он бродит где-то поблизости, ищет дорогу к родному дому…
До начала моего рабочего дня оставалось полчаса. Я прикинула, что на дорогу до офиса мне понадобится минут пятнадцать, значит, еще четверть часа можно потратить на прогулку по микрорайону. Совсем рядом виднелся какой-то зеленый массив, а утренний моцион в лесистой местности прочно ассоциировался у меня с выгулом собаки, поэтому я решительно направилась в этот парк или сквер.
Шла я быстро, внимательно осматриваясь и время от времени покрикивая: «Барни! Барни! Ко мне!» То есть была слишком занята, чтобы выловить из подсознания увертливую мысль, которая шмыгала там темной тенью, омрачая мне светлую радость от незапланированной прогулки.
А она получалась приятной: было неожиданно здорово бодрым спортивным шагом пройтись по тенистым аллеям старого парка. Он еще пустовал, я встретила только пару резвых бегунов в яркой спортивной форме и хмурого спросонья мужика с собакой на поводке, да еще на лавочке у пруда кто-то спал, завернувшись в старый драный плед, – мужчина или женщина, я не разглядела, да и не присматривалась.
Взгляд мой шарил по газонам и кустам, не поднимаясь выше уровня колена: я же собачку искала, а не слона.
Поиски щедро дарили мне маленькие приключения. Один раз, обнадеженная громким шуршанием, я сошла с дорожки и за стеной самшита попала под рассеянную струю поливалки. Потом, заметив в клумбе черно-белую шкуру, оцарапала руки розами и чуть не поймала кота – благо, он вовремя подал голос и громким протестующим мявом ясно дал понять, что не является искомой собачкой.
Подмоченная и поцарапанная, я уже решила, что с меня хватит, и повернула обратно, направляясь к оставленной во дворе у «немецкого» дома машине. И вдруг услышала позади восторженный взвизг и мягкий топот!
Едва успела обернуться – и черно-белый меховой ком мячиком врезался в меня в высоком прыжке!
– Гу… Гу? – немым Герасимом загукала я, не успевая выговорить «Гуся», потому что приходилось уворачиваться от мокрого шершавого языка и отплевываться от лезущей в рот собачьей шерсти.
Барни-Гуся радовался нашей с ним встрече так бурно, словно я действительно была Герасимом, а он – Муму, чудом спасшейся от неминуемой гибели.
Я чуть не расплакалась от умиления и совершенно не ожидала, что у кого-то эта трогательная сцена вызовет приступ агрессии, но увы! Люди так жестоки!
– Стоять! – рявкнул кто-то. – Сидеть!
– Сидеть – это, наверное, тебе. – Я посмотрела на Гусю, потому что оглянуться на вопящего грубияна было страшновато.
– Руки за голову! – грубый голос приблизился.
– А тебе, наверное, лапы, – шепотом сказала я собачке.
– Вставай!
Мы с Гусей встали вместе – я держала его на руках.
– Нахимов, возьми собаку.
Бегун в оранжевых трусах забрал у меня вырывающегося Гусю. Другой, в тугих салатовых рейтузах, заломил мне руки за спину.
– Совсем распоясались зожники! – возмутилась я. – Отдай собаку, принц гадский!
– Чего это я принц? – опешил бегун в оранжевом.