Город чудес - читать онлайн книгу. Автор: Роберт Джексон Беннетт cтр.№ 121

Он бросает взгляд на шрам на своей левой ладони и думает: «Интересно, спасешь ли ты меня сегодня?» Он помнит слова Олвос о том, что небессмертен. Если копье проткнет ему горло, никакое чудо в мире не сдержит бьющую фонтаном кровь.

— Эту тварь поддерживает самое могущественное Божество за все время существования мира, — говорит Мальвина. — Понимаете, что это значит для вас?

Ни Сигруд, ни Ивонна ничего не отвечают.

Мальвина глядит вверх, прищурив глаза, пытается высмотреть Нокова, который поднимается по лестнице.

— Это значит для вас то же самое, что и для нас, — говорит она негромко. — Это значит, что мы сегодня здесь умрем, друзья.

Сигруд пожимает плечами.

— Знаешь, о чем я подумала, когда впервые встретила тебя на бойне? — продолжает Мальвина. — Я подумала, что ты похож на самоубийцу. Ты кинулся в опасность с горящими глазами, как безумец. По-моему, сегодня ты добьешься желаемого.

— Нет, — говорит он. — В тот день я сражался, потому что больше ничего не умел. Но теперь у меня есть повод для битвы.

— В самом деле?

Сигруд смотрит вверх и видит Тати с винташем в окне третьего этажа — ее бледное личико выглядит серьезным и мрачным.

— Я стольких подвел за свою жизнь, — говорит он. — К стольким не успел, столько шансов упустил и столько всего из-за этого потерял… Этот шанс я не упущу. Не теперь. Не сегодня.

— Даже если это тебя убьет? — спрашивает Мальвина.

— Мы еще не мертвы, — говорит Сигруд. Он вытягивает перед собой руку, концентрируется и находит Пламя — светящийся золотом клинок прыгает в его ладонь. — Потратим каждую секунду на битву, пока есть что тратить.

Он смотрит на Мальвину. Она глядит на него, в ее глазах горит неистовый огонь. Потом она кивает.

— Ладно, — тихо произносит она. — Ладно.

Дрейлинг снова глядит на окно третьего этажа. Оттуда высовывается рука, машет.

— Выдвигаемся, — говорит он.

* * *

Татьяна Комайд чувствует недолгие угрызения совести, расчищая пространство перед окном в пустой квартире на третьем этаже, отодвигая стол и переворачивая вазу. Она открывает окно и смотрит на компанию, собравшуюся на улице внизу, серую и крошечную в причудливом, зыбком свете. Потом оборачивается к матери.

— Мне нужно что-то подложить под колени.

— Найду какие-нибудь подушки, — говорит Шара. Они обустраивают ее гнездо молчаливо и аккуратно, словно горничные, накрывающие стол к завтраку.

— Это нормально для тебя, мама? — спрашивает Тати.

— Нормально? — повторяет Шара. — Как такое может быть нормальным?

— Городские бои, — говорит Тати, вставляя обойму в винташ. — Сражения, переходящие с одной улицы на другую, стрельба из чужих домов. Ты никогда этим не занималась?

— Я… бы сказала, что такое случалось очень-очень редко, моя дорогая.

— Очень редко, — с горечью повторяет Тати. Она качает головой, заряжая винташ. — Ты все это от меня скрыла. Ты мне солгала.

— Ты имеешь право на меня сердиться, — говорит ее мать, заряжая второе оружие. — Но я далеко не первая мать, которая показала ребенку лишь ту часть себя, которую хотела, а не целиком.

— Но почему? Почему ты не сказала мне правду? Почему не была со мной честна?

— Потому что… — Шара медлит с ответом.

— Скажи сейчас, — просит Тати. — Потому что в ближайшее время другого шанса не будет.

— Потому что я выросла в тени жестоких истин, — говорит Шара. — Я была ребенком, которого готовили к войне и руководству. И мне это не особенно нравилось. И хотя я знала, что стоит на кону, я думала… Неужели желать нормальной жизни для дочери — это так много? Я просто… я просто хотела момента наедине, момента для тебя одной. Момента, когда мы сможем не беспокоиться о внешнем мире, об истории и печалях, что поджидают нас. — Она смотрит на дочь глазами, полными слез. — Я просто хотела, чтобы ты стала такой, какая ты сейчас.

— Какой?

— Собой, — говорит Шара. — Собой. Тысячу раз собой. Я горжусь тобой больше, чем всеми своими достижениями, Тати. И я так счастлива, что мне выпал шанс об этом сказать.

— Но… как? — Тати хмурится, сбитая с толку. — Ты же… ты убивала богов.

— Я в курсе.

— И спасла мир.

— Спорный вопрос.

— И… и открыла Солду для судоходства.

— Это плод усилий множества людей, — говорит Шара. — Но я обо всем этом забывала, словно о вчерашнем чаепитии, когда думала о том, что в моей жизни есть ты.

Татьяна Комайд смотрит на мать — хрупкую, старую, раненую. Потом, чувствуя легкую абсурдность ситуации, она кладет винташ на пыльную кровать рядом с собой.

— Я… мне жаль, что я на тебя сердилась.

— Не извиняйся, — говорит Шара. — Ни за что и никогда.

Они обнимаются, и Тати с большой осторожностью сжимает Шару.

— Ох, мама, — вздыхает девушка. — Что же мы будем делать?

— Ну, — отвечает Шара. — Ты будешь стрелять. А я перезаряжать. Идет?

* * *

На улице внизу Сигруд приходит в движение.

Он мчится по одному из переулков с пистолетом в руках, потом сигает к невысокой кирпичной стене. Ждет, осторожно встает, заглядывает через нее и обозревает окрестности.

До основания черной лестницы примерно триста футов. Сенешаль присел перед ней на корточки, словно огромный черный жук, готовый отложить яйца. Прямо перед сенешалем небольшой квартал жилых зданий, низких и построенных как попало, со множеством переулков и проходов. Достойное укрытие, и, похоже, людей там уже нет, что хорошо, но не удивительно — проснувшись и увидев сенешаля из окна, любой покинул бы свое жилище.

Сигруд смотрит в ту сторону, откуда пришел. Мальвина и остальные божественные дети ускользнули в дальний проулок, чтобы незаметно подобраться к черной стене. Когда он отвлечет сенешаля — если он отвлечет сенешаля, ведь тот вовсе не тупой, — Мальвина сумеет достичь ворот и проделать тот божественный трюк, который нужен, чтобы подняться на несколько тысяч футов вверх по стене и оказаться лицом к лицу с Ноковым.

Он смотрит вверх и видит, что Тати залегла у окна жилого дома. Ее винташ нацелен на сенешаля, она готова, и Шара присела рядом с нею с запасной обоймой.

Сигруд следит за ней и думает. Он знает, что Тати — неизвестная переменная величина. Если Мальвина умрет — а с учетом того, что она собирается сделать, это весьма вероятно, — то она больше не будет поддерживать Шару, и Шара, как он это понимает, в один миг перестанет существовать. Тогда Тати может «вознестись», достичь своего божественного состояния — и он понятия не имеет, что это может значить для всех. Вероятно, ничего хорошего.