Cozy. Искусство всегда и везде чувствовать себя уютно - читать онлайн книгу. Автор: Изабель Гиллис cтр.№ 31

Помню, как однажды мы с мальчишками отправились к педиатру – тогда они были еще совсем крохами, два и четыре года. Я знала, что это просто плановый осмотр, но они-то не понимали, зачем мы туда приехали. Когда они были маленькие, мы часто переезжали и у нас не было семейного врача, который смог бы создать для них более знакомую обстановку. Я видела, как напряглись их хрупкие плечики под бумажными накидками. Чтобы как-то успокоить их, я будто по наитию принялась описывать инструмент и приборы. Когда знаешь, что тебя окружает, страх отступает. Но рассказывать я могла только о том, что знала («Вот этой штукой проверяют ушки!»), и отвлечь их как следует не получалось. Тогда я решила считать от одного до ста, и мы стали считать, прислонившись спиной к стене. И если к тому моменту, как мы доходили до ста, врача еще не было, мы начинали заново. Лишь недавно я оценила действенность этого метода. Теперь Томасу четырнадцать, и ростом он едва ли не под два метра. Как-то раз мы ждали врача, он задерживался, сидели молча. Я уже готова была достать телефон и начать судорожно его проверять, как вдруг услышала голос своего ребенка: «Раз, два, три…»

Первые три врача, которых я спросила об уюте в больницах, не задумываясь ответили: «Поговорите с медсестрами». Так что моей первоочередной писательской миссией стало найти медсестру. Замечу в скобках – хотя это и так очевидно, – если вы уже в больнице, ищите медсестер: они – хранительницы уюта. Почитайте об Энн Финк, которая сорок пять лет из своих семидесяти двух проработала в нейрореанимационном отделении Пресвитерианской больницы Нью-Йорка, круглосуточно дежуря у постели больных. Она работала с одной моей подругой-врачом. В обязанности Энн входил уход за тяжелобольными пациентами, которые не могли подняться с постели. Большинство из них перенесли сердечный приступ, инсульты, аневризмы и тяжелые травмы.

– Не знаю почему, но работа с тяжелобольными совсем меня не утомляла, – призналась Энн за чашечкой кофе. – Напротив, мне это нравилось, я чувствовала себя в своей стихии. Больницы сами по себе уютны, а в отделении интенсивной терапии уют нужен как нигде больше.

Она немного помолчала, собираясь с мыслями.

– Есть тысяча способов создать уют. Пациентов великое множество, и то, что один человек находит уютным, другому может совсем не подойти. У каждого человека и каждой семьи – свое восприятие. Само понимание этого позволяет достигнуть внутреннего уюта. Людям важно знать, что они небезразличны кому-то, что о них заботятся – им сразу становится легче.

– Есть универсальные вопросы, – продолжала она, отправив в рот кусочек омлета со шпинатом. – «Как чувствует себя человек в постели?» и «Как выглядит человек в постели?» В моих палатах – а я часто слышала, что мои палаты были «Эннфицированы ^[20]» – не было шума, они были аккуратными, чистыми, комфортными и тихими. Там много-много капельниц – и я постаралась все их настроить и отметить. Таким образом я почувствовала себя организованной, и мне стало спокойнее. Для меня было очень важно, чтобы у пациента были чистые руки и лицо, причесанные волосы, а постель была чистой. Думаю, это важно и для их семей, которые и без того были обеспокоены.

Уверенность Энн, ее ум, спокойный и взвешенный подход вселили спокойствие и в меня. Рядом с ней мне стало уютно, словно она была бабушкой мечты и при этом человеком, который мог бы вселить в мое сердце покой.

– Информация – это важно. В отделении интенсивной терапии пациента окружают разные приборы – это страшно и грустно. А когда объясняешь семьям больных, что ты делаешь и для чего нужны эти приборы, это помогает их успокоить.

Когда я спросила ее об уюте, она улыбнулась, как будто вспомнила кого-то из своих пациентов.

– Я делала процедуру под названием «бриз». Видите ли, в отделении интенсивной терапии пациентов нужно переворачивать каждые два часа, чтобы не образовывались пролежни. Нелегко сделать так, чтобы человеку было комфортно, а порой сложно даже понять, удобно ли ему, особенно когда пациент очень болен. Кто-то не может говорить, кто-то и вовсе без сознания… Но ведь вам хочется, чтобы им было хорошо, и вот вы спрашиваете: «Так лучше?» А иногда приходится лишь догадываться, исходя из того, от чего лучше лично вам. Поэтому, укрывая пациента, я встряхивала простыню, чтобы освежить его или просто дать ему понять, что о нем заботятся.

Суметь достичь уюта в ситуации крайнего дискомфорта, во время стрессового события часто кажется невозможным, ведь большинству из нас попросту сложно взять себя в руки и отогнать тягостные мысли.

«Все нормально», – такой фразой мой отец всегда начинал свою речь, когда собирался сообщить какое-нибудь неприятное известие, стараясь сделать это так, чтобы внезапно не напугать человека, чтобы он не подскочил и не начал лихорадочно что-то предпринимать – в общем, чтобы тот не бросился «тушить пожар» (однажды отец сказал: «Все нормально, но дедушка умер»).

Несколько лет назад у отца случился сердечный приступ. К счастью, он оправился самостоятельно, с незначительными последствиями. И все же лекарство, которое он вынужден был постоянно принимать по назначению врача, вызвало разжижение крови. После того приступа прошло несколько лет. Стояло лето, и я приехала к родителям, где и писала эту книгу. Дети где-то пропадали со своими летними приключениями; мой муж Питер работал в центре города; я же целыми днями писала, готовила и гуляла с собаками. Жизнь текла по продуманному плану, как река по руслу, и в целом была прекрасна. Но однажды отец вошел в мой кабинет, и из носа у него фонтаном брызгала кровь, а из-за разжижения это был нехороший симптом. Я отвезла его в клинику, где нас уже ждала моя мать, и вместе с врачами они переняли эстафету. Отца положили в больницу.

Дома же в следующие несколько часов я постоянно думала о том, какая же жизнь дрянь. Вы уж простите меня за выражение – звучит слишком резко, но в некоторых ситуациях это самое подходящее слово.

Раковина, возле которой стоял мой отец, была вся забрызгана ярко-алой кровью – нужно было ее отмыть. Родительская кошка – как это обычно бывает у животных, – чувствовала неладное и не находила себе места. В воздухе повисло тягостное ощущение надвигающейся бури, какое обычно бывает, когда не хватает человека, который был в этом доме всегда. Нужно было отменять планы, брать на себя ответственность за чужие задачи, кому-то звонить. Думала ли я, что отец умрет от носового кровотечения? Вряд ли – хотя вероятность была весьма велика. И все же на душе у меня было неспокойно. Как я уже сказала, из-за работы над этой книгой я стала особенно задумываться о том, как достичь внутреннего ощущения уюта в подобной ситуации, если это вообще возможно. Разумеется, нельзя чувствовать себя уютно постоянно – и тем не менее надо двигаться вперед. Постель моя была заправлена, но даже забравшись в нее с любимой поваренной книгой, я никак не могла избавиться от тяжести на сердце, которая только усилилась после того, как я отмыла раковину от папиной крови. Тогда я переоделась в любимые джинсы и свитер. Одежду вообще нельзя недооценивать. Иногда от плотности свитера зависит, как сложится весь предстоящий день.