Застолье Петра Вайля - читать онлайн книгу. Автор: Иван Толстой cтр.№ 47

Вот, скажем, на Ратушной площади возник Дом Черноголовых – это такое средневековое братство неженатых купцов, чьим покровителем был чернокожий Святой Маврикий. Это самое вычурное здание города, разрушенное войной, а теперь восстановленное просто с нуля. Рядом стоит угрюмый параллелепипед. Раньше он был Музеем красных латышских стрелков, а теперь это Музей оккупации, точнее оккупаций – и той и другой. Рижский замок, построенный когда-то для магистра Ливонского ордена, потом принадлежал лифляндскому генерал-губернатору, при мне тут был Дворец пионеров, а сейчас – резиденция президента республики. За Петропавловской крепостью, бывшей Гарнизонной, поставили памятник Анне Петровне Керн: рижским гарнизоном командовал ее муж, и сюда ей писал письма Пушкин.

Появилось множество пивных и кафе, которые мне не кажутся новыми, потому что открыты они на тех или почти на тех местах, которые мы намечали в своих фантазиях с друзьями, когда болтались по Старой Риге.

Нынешние, то есть прежние названия улиц мне не мешают, они мне были известны и раньше. Такая водилась тихая форма инакомыслия – знать досоветскую историю. Мы ее и знали. Мы гордились своим знанием всяких укромнейших уголков, неизвестных даже экскурсоводам, показывали их московским и питерским гостям. И Старая Рига не подводила. Не подводит и сейчас, она легко перебрасывает в другое время. В том, кажется, и задача, сверхзадача Старого города – дать тебе ощутить преемственность, лишить исторического одиночества, почувствовать себя звеном цепочки.

Программа: “Поверх барьеров”

Ведущая: Елена Фанайлова

28 апреля 2003 года

Петр Вайль. Первый человек в космосе, Юрий Гагарин, почти сразу оторвался от своего человеческого существа, сделавшись не просто мифологической фигурой, но и, больше того, именем нарицательным. Евтушенко мог о хоккеисте Боброве написать: “Гагарин шайбы на Руси” – и было ясно, что речь не столько о первопроходце, сколько об очень высоком качестве, превосходной степени вообще. На том уровне сознания закрепился весь сюжет освоения космоса, это был род высшей человеческой деятельности. Но если подросток начала 60-х не мечтал стать космонавтом, то, скорее, оттого, что не всякому позволено было о таком мечтать.

В самих образах космонавтов причудливо смешались народные запросы и религиозные каноны. С одной стороны, они были простыми парнями из соседнего двора, с другой – их окружала таинственность небожителей и высокое достоинство служителей культа. Их начисто лишили даже подобия недостатков.

И следует удивляться тому, что первым взлетел человек с дворянской фамилией Гагарин, а вторым – с нерусским именем Герман. Однако все разъяснилось лучшим образом. Смоленский крестьянин Гагарин утер нос своим однофамильцам князьям, а Титова отец назвал в честь пушкинского героя.

Существовала даже особая мифология второго в мире космонавта. С Гагариным все ясно, он с его плакатной улыбкой служил визитной карточкой, парадным портретом того, что тогда казалось прорывом на всех фронтах. Задумчивый, сдержанный, начитанный Титов стал кумиром интеллигентов. Гагаринский задор подкреплялся интеллектом – такой союз выглядел куда более нерушимым, чем тот, из советского гимна.

Кончина космонавта номер два в последний год XX века поставила грустную и логичную точку в одной из самых красивых и обманчивых иллюзий ушедшего столетия. Время показало и беспочвенность связанных с полетами надежд. По крайней мере, на той одной шестой суши, которая превратилась в одну седьмую, а еще до того проиграла и космическую гонку. Это дело вообще превратилось в профессиональное занятие, утратив и романтический ореол, и социальную нагрузку, которую на него напрасно возлагали. Другая эпоха. Другая страна.

В последние годы космические новости сместились к концу телевыпусков и на третьи полосы газет. Только катастрофа или ее опасность выводит космос на прежние места. Так, у какого-нибудь Гондураса есть шанс попасть в заголовки только в связи с землетрясением. Интерес к космосу упал еще и с падением остроты политического противостояния США и СССР, когда космос был метафорой военно-технической мощи, мирным ее эквивалентом: кто выше взлетит, тот сильнее ударит. Но важнее утрата доверия к рациональному, научному знанию и его практической пользе.

Американский президент Джонсон в 60-е сказал: “Если мы способны послать человека на Луну, то можем помочь старушке с пенсией”. Оказалось, что такой прямой зависимости нет, по крайней мере, если не в Штатах, то в державе-сопернице. Стало ясно, что полеты, согласно законам физики, проходят действительно в безвоздушном пространстве. Космос – космосом, а старушки – старушками.

Программа: “Поверх барьеров”

Ведущая: Марина Тимашева

8 декабря 2005 года

Марина Тимашева. Канал “Культура” по пятницам показывает телевизионную версию книги Петра Вайля “Гений места”. С Петром Вайлем разговаривает Елена Фанайлова.

Елена Фанайлова. Петр, кто был сценаристом этого проекта?

Петр Вайль. Строго говоря, сценария не было потому, что это телесериал по мотивам книжки, она и являлась сценарием. Я не повторял текст книги, я импровизировал перед камерой на тему книги. Но у меня очень хороший режиссер – Екатерина Вещева, молодая. Она очень толково вычленяла моменты из каждой главы, которые ей представлялись наиболее выигрышными для телевизионной картинки. А я ее слушался, потому что она для меня в этом смысле была авторитетом.

Е. Ф. Но не все города, которые описаны в книге, и не все герои вошли в этот телесериал?

П. В. Да, не все. Оказалось, что не всякий город поддается перенесению. Во всяком случае, в моей трактовке. Например, у меня Афины сопряжены с Аристофаном. Двадцать пять веков прошло. Но в Афинах есть совершенно реальные места, хотя это гигантский современный мегаполис, в которых сохранился тот самый Аристофан и та самая Древняя Греция. Сохранились камни, по которым буквально, без всякой метафоры, он ходил, сцена, на которой играли актеры в его комедиях. И это все можно найти. А вот какой-нибудь Мадрид, который у меня соединен с Веласкесом. Там речь идет о том, как Веласкес, став придворным художником, способствовал приданию столичности Мадриду. Но сейчас, хотя это было на две тысячи лет позже, чем аристофановские Афины, ничего в нынешнем Мадриде – замечательном, живом, веселом, красивом городе – не осталось от Мадрида XVII века. Значит, мы от него отказались.

Е. Ф. А Венеция?

П. В. Венеция-то как раз самый сохранившийся город на земле. И там у меня художник Карпаччо. И не только вся карпаччевская Венеция на месте, но есть, например, такие совершенно трогающие душу детали – недалеко от моста Риальто есть гостиница “Стурион”, что в переводе означает “Осетр”. Так вот, эта гостиница на том же самом месте запечатлена Карпаччо в XVI веке. Так что с Венецией проще, чем с другими.

Е. Ф. Почему вы выбрали своим гидом по Венеции Карпаччо, а не, например, Иосифа Бродского?