Застолье Петра Вайля - читать онлайн книгу. Автор: Иван Толстой cтр.№ 31

Башлачев полностью растворен в русском языке, и видно, точнее, слышно, какое наслаждение доставляет ему владение языком. Он приспосабливает лад к своим надобностям, а еще чаще сам идет за словесными преобразованиями, за фантазией самого языка. Вот, например, строчка “прикажешь языком молоть” продолжается самым неожиданным способом – “молю, чтоб было так, как я люблю”. То есть чисто языковая забава, случайное обнаружение сходства корней слов “молоть” и “молиться” рождает разворачивающийся образ. Или слышно, как смакует Башлачев найденный каламбур, два прочтения одной строки “вроде ни зги” – “в родине зги”.

Я бы сказал, что это образность есенинского толка, с заметным привкусом есенинского же имажинизма: “Оренбургская заря красношерстной верблюдицей рассветное роняла мне в рот молоко”. У Есенина много таких образов. Это бывает громоздко и претенциозно, но и ярко, и запоминается, и свое. Вот и у Башлачева такое же: “И поднимет мне веки горячим штыком”.

В случае удачи Башлачев находит формулы, которые, я уверен, еще войдут в корпус нашей поэзии. Вот такие, как “семь кругов лада”, но прежде всего то, что посвящено русскому языку, русскому человеку и России, основной и самой яркой теме у Башлачева. “Ведь святых на Руси только знай выноси”, “не разберусь, где Русь, где грусть”, “на Руси любовь испокон сродни черной ереси”, “велика ты, Россия, да наступать некуда”. Последний пример напоминает о сатирическом даре Башлачева, он тоже по преимуществу чисто русский, выраженный в раешной стихии стиха с запоминающимися строчками вроде “вытоптали поле, засевая небо”.

Русскость Башлачева проявляется и в очень характерных деталях. Например, его главная единица измерения – ведро. Ведрами меряется солнце, вода, серебро, золото. Есть даже “ведра внимательных глаз”. Есенин бы подписался под этим. Они весьма примечательны, эти деревенские российские ведра, о которых забыл народ, но помнил Башлачев.

Программа: “Майскими короткими ночами: Победа полвека спустя”

Ведущий: Владимир Тольц

25 апреля 1995 года

Владимир Тольц. Встреча на Эльбе, вошедшая в сознание выигравшего войну поколения советских людей как апогей советско-американского воинского союзничества, была довольно эффективно использована в качестве материала для создания идеологического оружия холодной войны. Мой нью-йоркский коллега Петр Вайль считает, что у миллионов советских людей послевоенного времени словосочетание “Встреча на Эльбе” стало вызывать ассоциации прежде всего не с этим историческим событием, а с одноименным талантливым и лживым кинобоевиком эпохи холодной войны.

Петр Вайль. Думаю, картина Григория Александрова “Встреча на Эльбе” вошла бы в первую двадцатку советских фильмов. Нет, не по качеству, разумеется, но по популярности, почти культовой известности. Что довольно-таки странно, если учесть ходульный сюжет, карикатурные персонажи, неприкрытый пропагандистский характер фильма. С этим парадоксом стоит разобраться.

Речь, напомню, идет уже о первых послевоенных месяцах в небольшом немецком городке, где сталкиваются интересы двух стран-победителей – Советского Союза и США. Холодная война была в разгаре, фильм снят в 1949 году, и даже фашисты в картине Александрова вызывают больше симпатий, чем недавние союзники. В американской форме только два приличных человека. Но один из них, сержант, оказывается при ближайшем рассмотрении украинского происхождения, а другой, майор, подвергается в финале репрессиям за излишние симпатии к советским. Все остальные американцы на экране, коротко говоря, ужасны. Цинизм и алчность царят в их среде, от нижних чинов до генералитета, беспощадно грабящих униженную Германию.

Я, откровенно говоря, не могу понять, как могла согласиться великая Раневская на постыдную роль генеральши, лично торгующей сигаретами на черном рынке и скупающей произведения искусства за бесценок. Как формулирует пьяный американский офицер: “Мадонна – банка бобов”. В свете недавних выставок в Эрмитаже и Пушкинском музее, где представлены произведения искусства, реквизированные в Германии советской армией, эти киноэпизоды сейчас выглядят занятно. И, вообще, фильм “Встреча на Эльбе” – замечательное явление в ретроспективном взгляде.

Один из персонажей произносит там точную и умную фразу: “Встреча на Эльбе – это вопрос выбора для Германии”.

Теперь-то ясно, насколько это оказалось верным, в какую сторону пошла одна Германия, в какую другая, и на чьей стороне они в конце концов слились снова в единую страну, – вот он, вопрос исторического выбора. Сейчас уже выбора совершенного, свершившегося.

Мне кажется, всенародная популярность фильма Григория Александрова “Встреча на Эльбе”, загадочная на первый взгляд, и объясняется своего рода неясным предчувствием, предощущением. Многое из того, что сейчас стало реальностью, высматривалось и вычитывалось из той послевоенной агитки. Возле бара в американской зоне избивали негра, а советский зритель приглядывался к неоновой вывеске и прислушивался к звукам джаза. Американский сержант горевал о родине предков Украине, а зал изучал добротные ботинки сержанта. Американский офицер обличал свое начальство, а человек сталинской эпохи дивился свободе и вольнодумству. Встреча на Эльбе действительно была вопросом выбора. И для Германии, конечно, но и, как оказалось, для России.

Программа: “Поверх барьеров”

Ведущий: Иван Толстой

17 июля 1995 года

Петр Вайль. Фильм вызвал у меня, как это принято говорить, двойственное чувство. С одной стороны, в картине много по-настоящему смешного, а настоящий юмор в российском кинематографе в сильном дефиците. Уже замечательно, что и было отмечено всеми, с кем я разговаривал в фестивальных кулуарах. Эти “все”, кроме того, с особым восторгом говорили о самоиронии, безжалостной и острой.

Российский режиссер Александр Рогожкин показывает российскую действительность без скидок и прикрас. Вот с этим-то я и не согласен, и этот вопрос выходит далеко за рамки конкретного рогожкинского фильма, который совсем неплох и даже хорош. Оттого и есть смысл предъявлять к нему повышенные претензии, что эта талантливая картина становится в один идейный ряд с целым выводком картин средних и просто бездарных: она продолжает фестиваль самоупоения беспримерной российской духовностью на фоне бездушного западного рационализма.

Молодой финн, пишущий исследование о национальных особенностях охотничьего искусства разных народов, оказывается со своей научной, а значит, скучной затеей, в компании развеселых беспросветных алкашей. Естественно, никакого исследования у финна не получится, зато у режиссера получилось исследование национального характера. Все это нормально, если бы не удручающе предсказуемые результаты этого художественного опыта.

Нелли Павласкова. Вот относительно самоиронии. Это, пожалуй, были самые удачные места в картине. Зал смеялся и реагировал в основном на ситуационный юмор. И надо сказать, что это у режиссера иногда получалось, и почти как у Мамина.