Рассказы о прежней жизни - читать онлайн книгу. Автор: Николай Самохин cтр.№ 68

В зале засмеялись.

Пашка споткнулся, недоумённо посмотрел в зал, не уловил причин веселья и твёрдо повторил: «Кому положено и кому не положено…»

Я сидел в ряду, примерно, шестнадцатом и не могу с полной ответственностью утверждать, что это был именно Пашка, приходивший к нам смотреть квартиру. Одна деталь меня смущает – зубы. У этого они были вроде не золотые – железные. Так что, скорее всего, с трибуны выступал наш, дачный Пашка. Словом, теперь весь вопрос упирается в зубы. Какие они у нашего Пашки – я не знаю, поскольку вижу его всегда издали. Но только это не Георгий Афанасьевич Козявко. Тут я готов спорить с женой на что угодно.

Рядом с Пашкиной расположена дача завгара драматического театра Викентия Павловича – Викеши Павловича, или просто Викеши, как его все здесь называют.

Викеше пятьдесят пять лет, он глух на семьдесят и щеголеват на тридцать пять. У него круглое, моложавое лицо, он носит модные полубаки и злодейские усики, что как-то не вяжется с чистыми, голубыми, несколько даже бесшабашными глазами Викеши.

Продолговатый Викешин теремок с мезонином разделён на клетушки и плотно набит жильцами. Я никак не могу понять, кто из многочисленных женщин супруга Викеши, кто кузина, кто подруга жены, кто тётка подруги. Внося ещё большую путаницу, на дачу часто заявляются дети: дети Викешины, дети его жены (у них какие-то сложно-сводные отношения), дети подруги жены и так далее. Наезжает даже одна элегантная дама – откуда бы вы думали? – из Мадрида! Честное слово! Эта дама чья-то дочь, вышедшая замуж за настоящего испанца, и вот вместо того, чтобы проводить отпуск где-нибудь на Балеарских островах, она предпочитает отдыхать в окрестностях деревни Верхние Пискуны Новосибирской области. Да ещё привозит с собой маленького белобрысенького испанчонка Педро, который из-за европейского воспитания стесняется делать пи-пи в лопушки и делает в штанишки, а потом громко ревёт по-испански.

Викеше все без разницы. Он одинаково кричит на всех высоким звонким голосом. Вот это, главным образом, и сбивает с толку. Только что Викеша кричал на блондинку – ну, думаешь, блондинка и есть жена. А Викеша орёт уже на брюнетку. А потом гоняется по участку за какой-то чопорной старухой и горячо убеждает её в чём-то.

Впрочем, когда Викеша кричит, это вовсе не значит, что он ругается. Просто, как все глуховатые люди, он разговаривает непомерно громко. А так Викеша добрейший человек. В этом смысле глаза его не лгут: они, точно, зеркало души. Викеша, например, как завгар, мог давно купить себе списанную «Волгу». А он ездит на допотопном «москвиче». Погрузит на заднее сиденье дам, на переднее – выводок своих и чужих внучат и отправляется в магазин. Казалось бы, Викеше с таким кагалом уже не до филантропии, а он непременно остановится под окнами двух-трёх соседей, погудит и спросит: не надо ли чего купить? Хлеба там или молочка?

Кроме машины у Викеши есть безмоторная и беспривязная лодка вроде катера, и он прямо навяливает её всем для прогулок. Велит только вёсла не оставлять на берегу.

Когда Викеша на даче, мы не знаем горя с поливкой. Он перебрасывает нам шланг и так же, как на своих женщин, кричит на мою жену, чтобы не смела надрываться – таскать воду за сто метров из уличной колонки.

И вот этого-то прекрасного человека мы успели дважды обидеть.

Первый раз обидел Викешу я.

Однажды чудным воскресным утром Викеша заявился к нам с шахматной доской под мышкой. Мы трусливо прижали уши. Слава Викеши-шахматиста успела уже докатиться до нас. Мы знали, что на двадцать дворов туда и на двадцать обратно нет ему равных.

– Ну, кто смелый? – выкрикнул Викеша.

Смелых не сыскалось. Тесть и свояк отпали сразу.

Во-первых, потому что ни бельмеса не понимали в столь умственной игре, а во-вторых, мы накануне крепко обмыли первое своё сооружение, верстак, и у мужиков без шахмат в глазах рябило. Пришлось отстаивать фамильную честь мне.

– Только имейте в виду, Викентий Павлович, – предупредил я, – удовольствия это вам не составит. Игрочишка я никудышный.

– Давай-давай! – подбодрил меня Викеша. – Не дрейфь! Я тебе ладью пожертвую.

Мне было совершенно безразлично, сколько ладей останется у Викеши, я мог даже своих ему отдать, поэтому вежливо отказался от форы.

Мы схватились.

До сих пор не могу понять, что случилось со мной в то утро. Возможно, алкоголь произвёл какой-то временный сдвиг в моей голове, открыл форточку в потайной, дремавший до сих пор уголок мозга. В мгновение, как ЭВМ, я просчитывал многоходовые комбинации (хотя обычно не вижу игры дальше второго хода) и безошибочно переставлял фигуры. Наверное, если бы против меня сидел сам Тигран Петросян, то и ему пришлось бы туго. Это было что-то нездоровое, патологическое: я видел поле боя словно с птичьего полета, ни один потайной манёвр противника не ускользал от меня, я знал заранее, какие части бросит он в атаку, и с холодной усмешкой предвкушал, как искромсаю их.

Викеша схватил себя за бакенбарды и стал думать.

А мною продолжал владеть бес. Я вдруг поднялся, нахально зевнул и предложил родственникам:

– А что, мужики, может, чайку попьём?

Викеша побледнел. Искушение боролось в нём с гордостью чемпиона. Искушение наконец пересилило: он попросил ход назад.

– Пожалуйста, – разрешил я. – Только это вам не поможет. Глядите. – Я быстро проиграл четыре возможных варианта. Все они заканчивались матом.

Свояк, всё утро мучительно выдумывающий предлог для посещения магазина, преувеличенно ахнул и засуетился:

– Так я сгоняю, мужики? Вы пока начинайте вторую – я по-быстрому. Сколько брать-то: одну, две?

Викеша, однако, отказался от попытки взять реванш. Оскорблённо сопя, он собрал фигуры и пошёл вон. Только возле калитки Викеша обернулся и голосом, выдававшим крайнюю степень обиды, произнёс:

– А ещё говорил – плохо играешь. Эх ты!

Наверное, Викеша решил, что я какой-нибудь отставной гроссмейстер, и моё отнекивание расценил как насмешку над собой, как издевательство профессионала над честным любителем.

Второй раз Викешу невольно обидела моя супруга.

Как-то она вернулась из магазина возбуждённая, запыхавшаяся. Глаза её были затуманены нездешним видением, на щеках играл, «живым пламенем» разливался румянец – как у жены купца Калашникова, только что вырвавшейся из окаянных объятий царского опричника Кирибеевича.

Она торопливо взлетела на крыльцо, бросила сумку с покупками, схватила ведро и – я глазом не успел моргнуть – выплеснула из него моих живцов. Потом кликнула дочку:

– Кисанька! Лапонька! Быстро!.. Бери свою корзиночку, бери совочек – поможешь маме. Сейчас мы с тобой куда-то сходим и что-то принесём.

Только они ушли, как подкатил на своем «москвиче» Викеша. Не загнав машину в ограду, он бегом кинулся в дом и тотчас оттуда донёсся его крик: