Значит, доктор Дорн снова спас ей жизнь. А она даже не поблагодарила.
— Спасибо… — выдавила из себя пристыженная Нина.
А потом, чтобы разрядить обстановку, спросила:
— Но этот порошок… Как он оказался в лампе?
Доктор Дорн, удовлетворительно хмыкнув, произнес:
— Безусловно, вопрос крайне занятный. В самом деле, как? Можно предположить, что его добавил туда сам Иван Федорович, однако не думаю, что это так. Это сделал кто-то иной, явно желавший причинить ему вред!
В страхе взглянув на доктора Дорна, Нина прошептала:
— Это тот же самый человек, который убил Федора Павловича?
— Думаю, да.
Чувствуя, что ее знобит, и вовсе не из-за прохладного ночного воздуха, девушка воскликнула:
— Но до какой же степени надо ненавидеть Карамазовых, чтобы сотворить такое! Впечатление, что кто-то целенаправленно уничтожает их семью!
Доктор Дорн, откашлявшись, произнес:
— Думаю, вы недалеки от истины, Нина Петровна. Итак, вырисовывается портрет злодея: человек на заднем плане, но, тем не менее, вовлеченный во все важные дела города. Человек, затаивший зло на Карамазовых. Человек образованный и, более того, имеющий в своем распоряжении химическую лабораторию — ведь для производства подобного порошка из, скажем, дьяволовой ноги нужно особое оборудование и определенные познания в фармакопее.
— Доктор Герценштубе! — воскликнула Нина, но Дорн с сомнением покачал головой.
— Не думаю, потому что коллега, но это исключительно между нами, далеко не силен ни в физиологии, ни в медицине, ни, тем более, в химии. Но вы на верном пути. Имеется еще земский доктор Варвинский, восходящая звезда этих мест, с ним я знаком шапочно, однако не могу понять, отчего он вдруг решил бы уничтожать семейство Карамазовых, хотя полностью исключить такой поворот событий, естественно, не могу…
В этот момент Иван зашевелился и, открыв глаза, вдруг резко сел.
— Где я? Что со мной? — произнес он слабым, но осмысленным голосом, и доктор Дорн, проверив его рефлексы, произнес:
— Как себя чувствуете, Иван Федорович?
— Слабость, по всему телу слабость. И словно туман в голове, но он рассеивается. И его нет!
Нина поняла, что Иван ведет речь о черте, являвшемся исключительно плодом его фантазий под воздействием подсыпанного в лампу порошка дьяволовой ноги, а доктор Дорн быстро спросил:
— Скажите, а кто к вам накануне захаживал?
Иван, ничуть не удивившись вопросу, медленно произнес:
— Мой дядька со стороны матери, Миусов. Его знакомец Калганов. Вы тоже заходили…
Дорн, посмотрев на темный дом чиновницы, у которой Иван снимал флигель, продолжил:
— Ну, хорошо, не накануне, а в последние дни? Есть такой человек, который к вам раз в неделю является?
Иван, тускло усмехнувшись, заметил:
— Братья мои захаживают, но редко. Отец и того реже. Друзей у меня особых нет, да и не нуждаюсь я в них. Хотя…
Нина уставилась на молодого человека, вся во внимании.
— Хотя вот Федор Михайлович сюда время от времени забегает. В основном к моей хозяйке, которая потчует его стародревними историями для хроники Скотопригоньевска, над которой он усердно работает, но иногда он удостаивает и меня своим визитом, хотя я не вижу причин вести беседы с этим чванливым и поверхностным человечишкой…
Доктор Дорн промолвил:
— Не исключено, что наш почтенный Федор Михайлович заглядывает в ваш флигель и гораздо чаще, так как оный вами не запирается, а вы часто отсутствуете. Так что забежать на минутку к вам якобы проведать, подмешать эту дрянь в масло лампы и скрыться проще пареной репы!
Нина же в волнении воскликнула:
— И у него есть химическая лаборатория, в которой он проводит много времени!
Доктор Дорн, схватив Нину за руку, буквально закричал:
— Так что же вы раньше этого не сказали?
— Вы и не спрашивали, — обиделась Нина, однако быстро добавила примирительным тоном: — Но зачем ему устраивать подобное? Это же, быть может, и приставучий человечек с непомерно раздутым самомнением, однако совершенно безобидный!
Дорн же громко произнес:
— Гм, интересно знать, где располагается его эта самая химическая лаборатория, о которой он мне ничего не говорил? Явно не в его доме, где вы до недавнего времени обитали…
Нина призналась, что или Безымянный не говорил этого, или если и говорил, то она, не знакомая с топонимикой Скотопригоньевска, просто не запомнила.
— Что же вы так… — пожурил ее доктор Дорн, но тут раздался слабый голос Ивана:
— Зато я знаю, потому что он как-то обмолвился, что лаборатория его располагается не так уж далеко от дома моего батюшки. В старой мельнице, это там, около дубовой рощицы, которая у нас носит названием рощи повешенных, потому как при Екатерине там вздергивали на деревьях приверженцев Емельки Пугачева.
— Знаю, где это, — произнес Дорн и, потрепав молодого человека по плечу, сказал: — Вам нужен свежий воздух, калорийное питание и поменьше глупых мыслей. Тогда все наладится. Ну, и жениться вам тоже не во вред, как и размеренная семейная жизнь с любимой. Я знаю, где роща повешенных, и, кажется, понял, о какой старой мельнице идет речь. Думаю, чтобы прояснить все до конца, нам надо туда наведаться.
И, посмотрев на Нину, добавил:
— Вы, Нина Петровна, ведь сможете меня сопровождать?
В темноте старая мельница выглядела устрашающе, и Нина, непроизвольно понизив голос, спросила:
— Думаете, его там нет?
Доктор Дорн, подходя к двери, ставя и раскрывая свой саквояж, громко произнес:
— Уверен, что летописец наш вместе со своей Пульхерией затаился у себя в особняке. Потому как в городе большой переполох, все ищут вас, зачем лишний раз идти на риск и без надобности наведываться в свой макабрический рефугиум?
Говоря это, он достал из саквояжа какие-то железяки, вполне профессионально прокрутил ими в замке, и тяжелая деревянная, обитая кованым железом дверь вдруг бесшумно растворилась.
— Вы что, в саквояже и отмычки носите? — спросила Нина, а доктор Дорн ответил:
— Ну а почему бы, собственно, и нет? Как видите, пригодились…
Чувствуя, что этот человек все больше заинтриговывает ее, Нина прошла за ним в мельницу.
Доктор Дорн зажег свечу, и их взору предстала большая химическая лаборатория, оборудованная на первом этаже. Доктор, кинувшись к колбам, перегонному кубу со змеевиком и горелкой, различной величины стеклянным кубам и шарам, осмотрел их и воскликнул: