Вести приходят издалека - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Ярославская cтр.№ 45

Но я-то взрослый мужик, а Виталька-то еще совсем маленький был. Умерла мать, он просто с ума сошел: ревет и ревет, не ест, не пьет, в обморок падает. Хорошо, знакомые посоветовали, отправил я его в частную психиатрическую клинику, к доктору Волкову, у него там центр реабилитационный хороший. Целый год Виталька там пролежал. Только иногда я его домой брал. И знаешь, вылечили его. Он мать не забыл, но смирился как-то, отпустил ее вроде. Все у него нормализовалось, иногда только голова побаливала, но Волков, главврач клиники, его наблюдал регулярно. Потом посоветовал Цацаниди показать. Только я расслабился, а оказалось, что весь этот стресс не прошел даром, опухоль у Витальки в голове. И снова операция, лечение… Хорошо еще, что вовремя обнаружили. Нет, надо отдать должное Цацаниди, все хорошо прошло, Виталька совсем поправился. Я над ним так трясся, совсем от себя отпускать перестал. В школу сам возил, гувернера нанял, работу совсем забросил, с друзьями видеться перестал…

Как-то раз приезжаю с работы, а Виталька такой счастливый, радостный бегает. Бросился мне на шею, чушь какую-то про мать несет. Вроде как виделся он с ней. Я перепугался, думаю, ну, все, съехала-таки у моего парня крыша! Стал Цацаниди звонить, тот мне все и объяснил. Да, говорит, все верно. При операции в пораженный участок мозга вживили какой-то там датчик, что ли, или процессор… Короче, он вместо участка этого работает, а мозг тем временем восстанавливается. А сам этот процессор — такая великая вещь, развивает у человека паранормальные способности. Я еще раньше заметил, что учиться Виталька после операции стал прямо-таки феноменально, никаких проблем ни по каким предметам. Все, что в больнице пролежал, догнал, отличник, на олимпиады всякие посылают. Я-то думал, что это гувернер с ним так хорошо занимается, а оказывается, вот в чем дело!

И еще оказалось, что академик помогает Витальке моему с матерью общаться, и она вроде как его успокаивает, что хорошо ей, легко, что встретятся они, только торопиться не надо. Честно говоря, я думаю, что Цацаниди сам все это Витальке внушал. Для того, чтобы пацан окончательно смирился, чтоб не горевал. И помогало замечательно, сын прямо расцвел весь. Мне все рассказывал, как с мамой говорил, да что она ему сказала…

Павел Иловенский замолчал, глядя в одну, только ему известную точку на поверхности стеклянного столика. Глубоко и прерывисто вздохнул.

— Когда Цацаниди умер, Виталька перестал на консультации ездить. Сначала я хотел договориться с другим врачом в этом же институте, да все тянул, а потом мне показалось, что ни к чему это уже. Голова у сына больше не болела, по матери он тоже уже не горевал.

С Цацаниди-то я за время Виталькиного лечения очень сдружился, помогал ему кой в чем по мере сил, а тот иногда со мной откровенничал. Не доверял он своим подчиненным и методам своим, как я понял, никого не учил.

Я к новым выборам готовился. Знаешь поди, на четыре года избирают, через год начинай следующую кампанию готовить. Как-то раз позвонил Витальке, что поздно вернусь. Он говорит, что все нормально, из школы пришел, поел, садится уроки делать… Пришел я домой, а дома тихо, темно. Ну, думаю, спит Виталька. Заглянул в комнату, а его нет. А он в ванной. В душевой кабинке. Сидит в уголочке, голый, скрюченный, синенький… И полный поддон крови…

Иловенский порывисто вскочил и вышел из комнаты. Маше было невыносимо жарко, голова кружилась от услышанного. Она сняла куртку и бросила ее в свободное кресло. Павел вернулся, держа в одной руке два пузатых бокала, а в другой — неполную бутылку коньяка. Налил и сунул один бокал Маше. Не чокаясь, они выпили. Павел налил еще.

— Ну, вот. Больше мне, кажется, рассказывать не о чем. Пожалуй, Витальку действительно убили. Только не тот, кто ты думаешь, не Цацаниди. Это я его убил.

— Ты? — поразилась Маша.

— Я. И его, и Элю, и брата с невесткой. Они погибли, на вертолете разбились.

— Какой ужас…

— Да, ужас. Это я их всех убил. Это и есть моя расплата за помощь колдуна Василия, хоть я и не просил его об этой помощи. За то, что пообещал матушке и нарушил свое обещание. За все надо платить. Я все плачу и плачу…

— А матушка твоя жива? — спросила Маша.

— Матушка жива. Она теперь племянника растит, он сиротой остался. Такой же, как мой Виталька, помладше на год. Они там, в Архангельске живут.

— Паш, ты их забери к себе, — вдруг вырвалось у Маши.

— Чего? — Павел расхохотался. — Да ты хоть знаешь, какую я жизнь веду? Да у меня за последние пять месяцев столько баб перебывало! Меня ж в Думе так и зовут: Член Федерации.

— А ты не веди такую жизнь. Попроси у матери прощения, а племянника воспитывай как своего сына. Перевези их сюда в Москву.

— Да ну…

— Не ну. Ты что, думаешь, твоя жена и сын хотели бы, чтоб ты тут допился до смерти или СПИД подхватил?

— Не надо меня учить, — огрызнулся Иловенский. — Меня уже размазало, не отскребешь.

— Я и не буду. Кроме тебя самого, тебя уже никто не отскребет. Ладно, ты мне вот что скажи: ты сына через фирму хоронил?

— Естественно, не сам же.

— Через какую?

— Да Бог ее знает, я уж не помню.

— Она не из той клиники, где Цацаниди работал?

— Нет, вроде нет. Я тогда вообще как-то не в себе был, помощники все устраивали. Я только настоял, чтоб вскрытия не делали, и так ведь все понятно. Не хватало еще, чтоб…

— Паша, если все-таки дело возбудят, ты поможешь? — с надеждой спросила Маша.

— Чем же я помогу?

— Пока не знаю. Но ты же власть.

— Это я на этом свете власть, — горько усмехнулся Иловенский. — А там, — он поднял брови вверх, — там я Цацаниди не достану.

— Я достану, — зло сказала Маша.

— Тогда ладно, на вот, нацарапай мне свой телефон.

Он подал ей электронную записную книжку. Маша «нацарапала» номер своего мобильного.

— И смотри, — грозно сдвинул он брови, — напишешь обо мне статью — убью! Ясно?

— Ясно, — кивнула она.

— Все, пока.

Когда он закрыл за ней дверь, она не смогла сразу войти в лифт. Этот Павел Иловенский произвел на нее убийственное впечатление: не старый еще мужик с твердым убеждением, что жизнь его кончена, с ужасающим чувством вины, устроивший мемориал из комнаты покойного сына, «Член Федерации», хам и пьяница… Человек с непереносимой болью в душе. Какое право имел Цацаниди втянуть его ребенка в свои эксперименты, втянуть, зная, что несчастный мальчик потерял мать и едва пережил эту потерю?

Маша тяжело вздохнула и протянула руку к кнопке лифта. В тот же момент двери его открылись, и Машу едва не свалило с ног удушливое облако дорогих духов. Окутанная этим облаком, из лифта выплыла роскошная девица с бесконечными ногами и стеклянной пустотой в голубых глазах. Задев обалдевшую Машу полой норковой шубы (и это в середине на редкость теплого апреля), девица двинулась в сторону квартиры депутата Павла Иловенского.