Маргарета скрывается за деревьями, и я спешу за ней.
«П. жив, – говорю я себе. – Он должен быть жив».
Иначе зачем им посылать за мной эту женщину?
Снова начинается подъем в гору. Он все круче и круче. Я хватаюсь за ветки и кусты, чтобы не упасть. Снег сыплется в лицо и за воротник. Но Маргарета меня только подгоняет. Она легко скачет впереди, не зная устали, как настоящая горная коза.
Я бросаю взгляд назад и поражаюсь тому, что вижу.
Бесконечный снежный лес простирается внизу под нами. Мы зашли намного дальше и поднялись намного выше, чем мне казалось. Сквозь снег я различаю шпиль церкви, но все остальное тонет в белоснежном тумане.
– Подождите! – кричу я.
Маргарета останавливается, оборачивается и идет назад ко мне.
– Что?
– Мне надо отдохнуть. Я не могу так быстро идти.
– Мы почти пришли, – говорит она. – Поднажмите!
Я почти не чувствую ног, онемевших от холода и усталости, но подчиняюсь и продолжаю подъем.
Вокруг я вижу следы, наверно, это следы полицейских, искавших Петера.
Мы выходим на полянку, окруженную низкими деревьями и кустами. Справа я вижу круг, выложенный из камней, полузасыпанных снегом.
Маргарета останавливается и стоит, опустив подбородок. Руки свободно висят вдоль тела, взгляд устремлен в лес. Потом медленно поворачивается ко мне. Дыхание превращается в белые облачка пара, закрывающие глаза.
– Смотрите, как красиво, – неожиданно ласково говорит она, беря меня за руку.
Джейк
Я взбираюсь на Змеиную гору. Подъем такой крутой, что приходится хвататься за ветки деревьев и кустов, чтобы не упасть. И каждый раз меня обдает снегом с веток.
Кажется, лес плюется в меня снегом, ему не нравится, что я здесь. Голова по-прежнему раскалывается от боли, от резких движений меня тошнит. Я боюсь, что получил кровоизлияние в мозг, – от этого умерла бабушка, но я утешаю себя мыслью, что бабушке было восемьдесят лет и она была совсем больная, так что мне нечего бояться.
Маргарета с Ханне карабкаются в гору в пятидесяти метрах впереди меня. Я вижу их размытые силуэты сквозь снежную пелену.
Я шел за ними всю дорогу от домика Берит.
Приехав туда и поставив мопед в лесу, я увидел, как Берит выводит на прогулку свою хромую собаку. Я хотел уже пойти предупредить Ханне об опасности, но тут появилась Маргарета и постучалась в дверь. Видимо, она пряталась и выжидала, пока Берит уйдет. Как волк, подкарауливающий добычу.
Я так надеялся успеть раньше нее, но пришлось идти за ними следом. Сперва я хотел поехать на мопеде прямо к могильнику, но не отважился бросить Ханне.
Вдруг Маргарета решит убить ее раньше?
Если мне повезет, полиция уже будет на месте. Сага позвонит им сразу, как только придет домой.
Я смотрю вверх на силуэты Маргареты и Ханне.
Не понимаю, как им удается идти так быстро, они же обе такие старые.
Папа говорит, что старость – это ужасно. Все ухудшается – слух, зрение, память, – но постепенно, как в замедленной съемке. Так медленно, что даже не замечаешь, словно кадр за кадром просматриваешь старую пленку.
Но с мамой все было не так.
Она заболела и умерла очень быстро, будучи совсем молодой. Несмотря на то, что Хадия, врач с красивой грудью, накачивала ее химическими ядами.
То, что она умерла такой молодой, нелогично и, прежде всего, несправедливо. Почему старухи, вроде Берит или Маргареты, живы-живёхоньки, а моя молодая мама мертва и похоронена?
Я останавливаюсь, перевожу дыхание. Смотрю вверх на гору в страхе, что Ханне скатится с нее, как гигантский снежный ком.
Но ничего не происходит.
Никто с горы не катится.
Я продолжаю подъем.
Поднимаю одну ногу, потом другую, повторяю, продолжаю двигаться вперед, превозмогая усталость, голод, боль в голове и огромное желание лечь на снег и заснуть.
Я знаю, что этого делать нельзя. Стужа смертельно опасна. Она будет шептать изможденному человеку, что все, что ему нужно, – это пара минут отдыха, он поддастся искушению и не успеет и глазом моргнуть, как превратится в ледышку.
Как П.
«Лучше не думать о теле в морозильнике», – говорю я себе, перешагивая через засыпанную снегом ветку и смотря вперед.
Зачем Маргарета тащит Ханне на гору? Здесь столько гораздо более удобных мест для убийства, и не надо никуда лезть.
На Урмберг тяжело подниматься даже молодым людям в летнее время, что же говорить о старушках зимой. Мы с Сагой пару раз залезали на гору прошлым летом. Сидели на уступе Эттеступан, ели конфеты и рассматривали окрестности.
С высоты птичьего полета деревня смотрится красиво, как на картинке. Сверху не видно следов упадка и разрушения, на которые Ханне жалуется в дневнике. Не видно заколоченных окон, размалеванных фасадов, ржавых остовов от машин. Сверху Урмберг смотрится так, словно Мелинда разрисовала его своими пушистыми кисточками для макияжа.
Я снова смотрю вверх.
Ханне остановилась на уступе Эттаступан, слева от древнего захоронения, но Маргареты нигде не видно, наверно, ушла вперед.
Вперед? Но впереди только пропасть.
Внезапно я все понимаю.
Вот зачем Маргарета затащила Ханне на гору. И вот почему так важно было сделать это сегодня, когда идет снег.
Мне вспоминаются слова Магнуса.
Но позже на неделе выпадет больше снега. Обязательно делать это сегодня?
Я в ужасе оборачиваюсь.
Снег заметает следы Маргареты. Мои собственные уже присыпаны снежными хлопьями.
Я ускоряю шаг, почти бегу вверх в гору. Но ноги разъезжаются, я падаю, ударяюсь лицом о что-то острое под снегом. Вслепую шарю по снегу, пока не нащупываю ветку, на которую можно опереться и встать на ноги.
Стаскиваю рукавицу, сплевываю снег, провожу рукой по окоченевшей от мороза щеке. Нащупываю рану, что-то теплое и липкое течет по лицу.
Кровь.
«Это только царапинка, – говорю я себе. – Это ничто по сравнению с тем, что случится с Ханне, если Маргарете удастся осуществить свой дьявольский план».
Я продолжаю взбираться на гору по колено в снегу. От напряжения колет в груди и трудно дышать, я останавливаюсь перед кустом и выглядываю из-за него.
Фигуры Ханне и Маргареты вырисовываются на фоне серого неба. Они стоят на краю уступа и смотрят на деревню. Картина почти мирная. Рука Маргареты лежит на руке Ханне, словно старушка желает ее защитить, но я-то знаю, что все не так.
Я знаю, что она сумасшедшая убийца!