Диалоги с Евгением Евтушенко | Соломон Волков | страница 109 | LoveRead.ec

Волков: Я понимаю. Вы подробно изложили всю историю так, как вы ее помните. Это бесценный документ.

Евтушенко: А стихи его я даю вам слово перечитать.

Волков: Я соглашусь с вами, что его поздние стихотворения превращались всё больше и больше в некое подобие мрамора. «Мраморнели» – вот то, что вы сказали «в хитине». Но сколько и там изумительных, пронзительных строчек! И я все время встречаю молодежь, которой именно эти поздние стихи нравятся. Помните статью Блока «Без божества, без вдохновенья» – о разговоре с молодым поэтом Стеничем, который говорит: мы сейчас все такие, мы холодные, мы ни во что не верим… Вот это ощущение какого-то внутреннего холода, которое охватывало Бродского всё больше и больше, – в этом была трагедия его существования.

Евтушенко: А вы внимательно прочли то, что я написал о нем в поэме «Дора Франко»? Вот давайте – чтоб закончить – я эту главку прочту. А вы знаете, я по-русски никогда не читал «Дору Франко», только по радио. Я здесь ее записал, в Талсе, и по просьбам радиослушателей ее прокатали два раза. А вживую еще я не читал.

Вообще, я давно уже не выступал вживую по-русски. Совсем вживую. Вот это я буду делать скоро в Горном институте. Вы знаете, там нашлись люди, которые присутствовали – а я даже забыл про этот концерт, – когда я выступал вдвоем с Беллой Ахмадулиной, пятьдесят лет тому назад ровно! В Горном институте… Вдвоем мы выступали, оказывается.

Стихи… Я вот себе хочу запретить писать стихи, но это глупо вообще. Как можно запрещать себе писать стихи?

Волков: Стихи – это ваша стихия.

Евтушенко: Да. Видите, вот я написал неожиданную поэму «Дора Франко (доисповедь)». Сейчас я вступаю в период доисповеди. Ведь практически я стольким исповедовался, я о стольком написал, так что у меня теперь доисповедь. Вообще-то, надо мне лет двадцать для того, чтоб всё сделать. А что я скажу Богу через девятнадцать лет, если он даст мне этот срок? Ведь чего-нибудь, наверное, еще останется? Жизнь-то продолжается! Я не собираюсь быть только пишущим гномиком, я же жить продолжаю! Что-нибудь еще может случиться очень интересное!

Волков: Определенно случится.

Евтушенко: С нами со всеми.

Волков: Определенно.

Евтушенко: Сейчас вот я прочту всю главку эту. Про петушиные бои, из «Доры Франко» …Но прежде – мы столько говорили о Бродском – давайте выпьем за его память. Да простит его Господь, в чем он был виноват, и оценит всё лучшее, что Иосиф сделал!

Прости меня, Маша,

еще незнакомая Маша,

за то, что планета

тогда не была еще наша,

А Маркес невидимый

вместе со мною и Дорой

нас, как заговорщик, привел в Барранкилью,

в которой

когда-то бродил он,

и матерью, да и отцом позабыто,

лишь с дедом,

любившим внучонка драчонка

Габито.

И там в Барранкилье —

не меньше чем полнаселения —

мне наперебой представлялись

как родичи гения,

и вместе с текилой лились

их безудержные воспоминания,

но маркесомания всё же была веселей,

чем занудная марксомания.

Какой удивительный это народ —

барранкильцы,

волшебника слова родильцы,

поильцы,

кормильцы.

И как достижения местные супервершинные

решили они показать мне бои петушиные!

И в селение Бокилья

ты пришла,

моя богиня.

Кто хозяева?

Шпана и

сброд воров,

достойных рей.

Петухов они шпыняют,

чтоб клевались поострей.

Зрители и сами

дергают носами,

будто стали клонами,

будто бы подклевывают.

И красотки с веерами

в бешеном озвереваньи

раздувают ноздреньки —

тянет их на остренькое!

Не только поэтов из-за стихов,

не только женщин из-за духов

и бабников из-за хвастливых грехов,

не только политиков самых верхов

и миллионеров

из-за ворохов

бумажек по имени деньги,

захватанных,

словно девки, —

люди

стравливают

и петухов!

Петухи такие красивые —

это вам не мерины сивые!

Это им подражая,

древние греки

воздвигали на шлемах железные гребни.

Мне казалось всегда,

что вот-вот зазвенят петушиные шпоры,

как звенели в Булонском лесу

на ботфортах у вас, мушкетеры.

Что с тобой сегодня? —

шок,

Петя – Петя, петушок,

золотой гребешок,

шелкова бородушка,

масляна головушка.

Ты с малюткой братцем рос

в личненьком яичике

и не видел ты угроз

после в его личике.

Для того ли родились,

для того ли вылупились,

чтобы после подрались,

обозлели,

вылюбились?

Где же братский поцелуй?

Обнимитесь крыльями.

«Клюй!

Клюй!

Клюй!» —

призывают рыльями.

Так вот стравливала нас

хищными голосьями

свора,

ставившая на

брата мне —

Иосифа.

Кто подсказчик лживый,

кто?

Но по Божьей милости

я еще надеюсь,

что

в небесах помиримся.

Все исчезнут войны вмиг,

жизнь другой окажется,

если в нас умрут самих

лживые подсказчики.

И не вспомнить нам теперь ли,

как друг друга не терпели

Бунин с Мережковским,

Есенин с Маяковским.

Разве мал им космос?!

Не за чей-то поцелуй —

славу,

чек от Нобеля

под базарное

«Клюй!

Клюй!»

скольких поугробили.

Столько войн и революций

нас, как в ступе, потолкли,

ну а люди всё клюются,

на подачки поддаются

и врагами остаются,

будто дурни петухи,

стравливаемые

и не выздоравливаемые.

Демократий всех машины,

приглядишься, —

петушины,

и политиков наскоки

друг на друга так жестоки,

и привычно им,

как плюнуть,

компроматом насмерть клюнуть.

И куда ни убежим,

везде диктаторский режим

показушного мужчинства,

распушинства,

петушинства.

Приспустите гребешки,

пети – пети, петушки…

В Барранкилье ночь тиха.

Дора, в крови выкупанного,

раненого петуха

за сережки выкупила.

Вот так. Вот последний мой разговор с Иосифом.

Волков: Интересно, что бы он сказал, если бы это услышал…

Евтушенко: Если б он написал такое стихотворение, я бы его обнял. Кстати, Бродскому еще стихи мои нравились «В ста верстах».

Диалоги с Евгением Евтушенко - читать онлайн книгу. Автор: Соломон Волков cтр.№ 109

Онлайн книга - Диалоги с Евгением Евтушенко | Автор книги - Соломон Волков