Блаженные похабы - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Аркадьевич Иванов cтр.№ 65

Страница

Впрочем, этот гуманный пафос вскоре сменился репрессиями. Как говаривала блаженная Мария Дивеевская, “хорошо было блажить при Николае, а поблажи-ка при советской власти”⁶³. Тем не менее некоторые “дореволюционные” юродивые продолжали действовать. Одной из них была Мария Шудская.

Ситуация гонений автоматически возводила юродство в ранг общепонятного протеста и тем самым лишала этот подвиг его специфичности. Например, крестьянин Алексей Ворошин, усвоивший безумное поведение (или впрямь сошедший с ума) в 1928 году, в 1937-м был арестован и умер после пыток в тюремной больнице. Так юродство, многие столетия заменявшее мученичество, было опять им вытеснено. В 1988 году поместный Собор русской православной церкви утвердил канонизацию нескольких святых – и в их числе юродивой XVIII века Ксении Петербуржской. Казалось бы, тем самым произошло историческое примирение церкви с юродством, однако в “обосновательной” части постановления Собора этот подвиг изображен в приглаженном виде⁶⁵ – Симеон Эмесский под такое описание не попал бы.

В августе 1993 года установлено местное почитание Алексея Ворошина, а в августе 2000-го этот юродивый был причислен к лику Святых Новомучеников для общероссийского почитания. В 1997 году местночтимым святым утвержден рязанский юродивый первой половины XIX века Василий Кадомский⁶⁶, а симбирский юродивый того же периода Андрей Ильич Огородников⁶⁷ – в 1998-м.

Независимо от церковной конъюнктуры низовое почитание юродства в России продолжается и по сей день. Могилы официально не признанных святыми Ивана Яковлевича в церкви Ильи Пророка или Иоанна Кузьмича на Преображенском кладбище в Москве все так же привлекают паломников. Хотя церковь осторожно предостерегает, что “нам, современным христианам, все-таки надо знать, что подражать поведению юродивых не следует”⁶⁸, в околоцерковных кругах множатся предания о новоявленных юродивых⁶⁹. Впрочем, современное состояние юродства не является предметом настоящего исследования.

VI

В чем же причина столь огромной популярности юродства в России?

Есть мнение, что юродивый в русском сознании удачно сплавился с фольклорным персонажем Иванушкой-Дурачком. Действительно, важное отличие этого героя от его собратьев по европейскому фольклору в том, что он не “умный дурак”, а самый настоящий, неподдельный, и тем не менее он является объектом не насмешек, а поклонения. Все у него загадочным образом получается, все выходит лучше, чем у умников, и сам он в конце концов оказывается Иваном-Царевичем. Это сближение, впервые обоснованное Е. Трубецким⁷⁰, справедливо лишь отчасти. Разумеется, коллективному сознанию, сотворившему образ Иванушки, легче было принять и юродивого с его посрамлением рациональности. Но есть между этими персонажами коренное различие: фольклорный дурак – принципиальный бездельник. Он “лежит на печи”, а мир к нему пристает то с одним, то с другим. Ивану же нет до мира никакого дела. В этом смысле он скорее подобен европейскому “святому простецу”. С юродивым все наоборот: миру ничего не нужно от этого безумца, а он постоянно себя миру навязывает. Юродивый неугомонен, настойчив, суетлив. Другое дело, что его деятельность с рациональной точки зрения нелепа.

Видимо, причину невероятной актуальности юродства надо искать – если вообще на сей счет позволительно делать какие-либо умозаключения – в ориентации русской культуры на Абсолют, скрывающийся за обманчивым фасадом реальности. Отсюда бешеная популярность накануне русской революции Григория Распутина, в коем видели юродивого⁷¹. Но отсюда же – и сама русская революция, воспринимавшаяся как прорыв к Абсолюту. Недаром поэт Максимилиан Волошин, пытаясь описать состояние России 1917 года, не нашел ничего более точного, чем такие строки:

I

Мы уже говорили о том, что юродство зародилось на восточной окраине христианства, в том плавильном тигле ближневосточной религиозности, в котором вызрели также и многочисленные энкратитские ереси. В этом ареале идея униженности как избранничества и святости как тайного дара была широко распространена. Рефлексы подобного представления, встречающиеся в других религиях того же ареала, не обязательно должны объясняться заимствованием из христианства.

Остановимся на таком переходном случае, как раввинистическое “юродство”. Прежде всего, оно находит выражение в уже известных нам (см. выше, с. 45) историях о “тайных слугах Господа”. Самые ранние из них содержатся еще в Палестинском Талмуде (Taanit, 64bc), так что есть даже основания считать их более ранними, чем соответствующие христианские¹. И однако весьма важен тот факт, что уже в древнейшей из этих еврейских легенд имя тайного праведника – Пентакака, что значит по-гречески “пять зол”. Его поведение очень напоминает повадки будущих византийских юродивых: он нанимает проституток (но не для себя), пляшет с ними, стирает их одежду – и тайно продает свое последнее достояние, чтобы спасти бедную должницу от проституции². Однако этот персонаж, сколь бы много он ни передал своих черт, допустим, Симеону Эмесскому, все же отличается от него непроявленностью своей агрессии по отношению к миру. Эта агрессия дает себя знать позднее, уже в средневековой хасидской культуре. Созданная в прирейнских еврейских общинах в конце XII – начале XIII века книга “Сэфер Хасидим” содержит множество историй о “тайных праведниках”, причем в легендах этих прослеживается элемент, отсутствовавший в талмудических образцах, – самоуничижение и балансирование на грани греха³.

II

Конечно, самый длительный контакт восточное христианство имело с исламом, однако данных о прямом влиянии византийской парадигмы юродства на исламскую нет. В этой связи особенно ценны сведения косвенного характера, например бродячие сюжеты. В исламском мире широко распространены сказания о псевдобезумце и царе. Первоначально этот персонаж вообще не имеет имени и выступает просто как “сумасшедший из ак-Куфы”⁴. Согласно одному из источников, “лунатик Бахлул встретил в Куфе [в 810 г. Харун ар-Рашида], наставил его в учении Пророка и отказался от предложенных денег”⁵. Это, пожалуй, единственное хроникальное известие о Бахлуле, но существует богатая и очень многообразная фольклорная традиция, связанная с ним. Разные легенды представляли Бахлула то племянником халифа, то его братом; Бахлул фигурирует в “Тысяче и одной ночи”. В некоторых легендах он оказывался человеком весьма образованным, дошли даже тексты посланий халифам и правителям, приписываемые Бахлулу. И все же главный эпизод сказаний о нем – его встреча с халифом Харун ар-Рашидом. Во всех вариантах легенды халиф хочет поговорить с Бахлулом, а тот не проявляет к нему интереса⁶. Взаимоотношения этой пары чем-то напоминают общение Александра с Диогеном (Diogeni Laertii Vitae, VI, 38). Киническое родство Бахлула представляется еще более наглядным в другой истории о нем: “Бахлулу кто-то сказал: “Тебе не стыдно есть на улице?” Он ответил: “Ведь Бог не устыдился наслать на меня голод на улице – почему же я должен стыдиться там есть?”⁷. Это прямое заимствование из рассказа о Диогене Синопском, восходящего к Диогену Лаэрцию: “Однажды его упрекали за то, что он ел на площади; он ответил: “Ведь я на площади и проголодался” (Diogeni Laertii Vitae, VI, 58)⁸. Любопытно не только то, что пара “умный дурак – властитель” широко распространена в исламской традиции, но и то, что в роли властителя иногда выступает собственной персоной Александр Македонский, знаменитый антагонист киника Диогена⁹. При этом мудрец неизменно демонстрирует владыке его ничтожество, и опять-таки весьма “диогеновским” способом – например, просит не загораживать света¹⁰.

Страница