Здесь все иначе. Здесь есть врач (то есть я), медсестра приемного покоя, техник и еще одна сестра, которую прислали из отделения.
Я подхожу к рации, прислушиваюсь. Но рация молчит.
— Что у нас? — спрашиваю я у Сьюзен.
Она качает головой. Сьюзен — ночная медсестра больницы.
— Четыре подростка. Трое погибли на месте. Один еще жив. Они везут его сюда.
Сердце у меня сжимается.
У меня трое подростков.
Вечер пятницы в маленьком городке. Сегодня выпускной. Мои сыновья отправились на танцы. Мысленно я подсчитываю шансы. В школе восемьдесят шесть старшеклассников. Три шанса из восьмидесяти шести, что один из погибших мальчишек — мой сын. Или, если считать правильно, шансы один к двадцати восьми.
Неважно, как считать.
Я пытаюсь вспомнить, что говорила жена: чем дети собирались заняться после танцев. Смотрю на часы. Они должны уже быть дома. Но они же подростки, и сегодня выпускной. Что подростки делают после танцев? Меня начинает бить дрожь. Я тоже был подростком.
Это тревожное чувство охватывает меня каждые выходные с тех пор, как мои сыновья стали старшеклассниками. Я называю это «пятничная дрожь». Мы — единственный приемный покой в городе. Я — единственный неспящий врач скорой помощи во всем округе. Каждый раз, когда рация сообщает об автомобильной аварии или травме, меня охватывает ужас. Я думаю только об одном: смогу ли я это сделать? смогу ли я лечить собственного ребенка?
Я знаю, что это страшный вопрос, который не следует задавать. Об этом даже думать нельзя. И все же это часть моей жизни, часть жизни в маленьком американском городке. Это реальный, сильный, холодный страх, с которым я живу постоянно.
«Смогу ли я сделать это? — спрашиваю я себя. — Не придется ли мне делать это сегодня ночью?» Я покрываюсь холодным потом.
— Где это случилось? — спрашиваю я.
Сестра с головой ушла в бумаги.
— Сьюзен, где случилась авария?
Она поднимает глаза.
— Извините… На горе Джексона.
Она отвечает, но не слушает. Я вспоминаю, что у нее дочь-подросток. Девушка учится вместе с моими сыновьями.
Сьюзен терзают те же мысли, что и меня.
Я не религиозный человек. Я не хожу в церковь по воскресеньям, хотя и следовало бы. Но голову даю на отсечение, что во время работы я молюсь больше, чем любой прихожанин. И сейчас я молюсь про себя: «Господи, пусть это не окажется кто-то из моих сыновей!»
Можно ли об этом молиться? Можно ли молиться, чтобы мертвым в разбитой машине сейчас лежал чей-то чужой сын, а не мой? Что подумает Господь о такой молитве? Я не знаю, но продолжаю молиться.
«Господи, пусть это будет чей-то чужой ребенок!»
По выражению лица Сьюзен я понимаю, что она молится о том же.
— Как далеко?
— В десяти минутах.
— Вы сказали, что выжил мальчик?
Сьюзен медленно кивает.
Я знаю, что она думает о своей дочери.
Я слышу звук ключей в двери, ведущей в коридор. Дверь открывается. Влетает Том, наш техник. Волосы у него стоят дыбом, а на щеке образовалась красная вмятина — спал он на чем-то твердом. Том — парень крупный и жизнерадостный. Он всегда готов прийти на помощь, что бы от него ни требовалось. Если понадобится искусственная вентиляция легких, именно он будет подключать аппарат, который поможет пациенту дышать.
— Что случилось, док?
Том улыбается. Пот выступил у него на лбу — так он торопился. Я рассказываю. Улыбка исчезает.
— Черт!
Том проводит рукой по лбу, вытирая пот. Все веселье прошло. Его сын учится вместе с моим старшим. Они вместе играют в бейсбол. В прошлом году его парень сумел вывести команду в плей-офф. Он молодец.
Звонит телефон. Я поднимаю трубку. Это диспетчер.
— Док, это Энн. Они на горе Джексона. Рация снова не работает. Я перезвоню вам, если что-то узнаю.
Я вешаю трубку. Нам остается только ждать. Гора Джексона — одна из гор к югу от города. Она целиком покрыта лесом и служит границей между двумя округами. Это не гора в обычном смысле слова, но все дети называют ее именно так. Все в городе знают, что происходит на горе Джексона. Мы все знаем, потому что и сами когда-то были детьми.
Вдоль извилистых тропинок там журчат ручьи, зеленеют луга, высятся елки. Это большой район на краю огромного национального лесного парка. Гора Джексона — идеальное место для походов, пикников, костров, то есть для всего, чем любят заниматься подростки, когда родителей нет рядом.
Проблема в том, что на тысячу квадратных миль леса приходится всего два шерифа. Один из нашего округа, второй — из соседнего. И совершенно ясно, что они особо не тратят время на прочесывание леса в поисках загулявших подростков. У них и без того работы хватает.
Гора Джексона — прекрасное место. Я обожал эту гору, когда учился в старших классах, но как же я ненавижу ее сегодня! За пятнадцать лет, прошедших с моего возвращения в родной город, мне довелось осматривать множество пьяных водителей, нашедших свою смерть на извилистых горных дорогах.
Звякает лифт. Двери открываются.
Пришла Аманда, одна из ночных медсестер отделения. Она страстная курильщица и любительница жареного. Но она лучшая медсестра. У нее тоже есть дочь-подросток. Я видел девушку буквально накануне дежурства. Мой младший пригласил ее на выпускной.
Аманда входит, и я сразу же чувствую запах табака. Уверен, что она снова курила в туалете для персонала наверху. Она видит наши лица.
— Что у нас? — спрашивает она.
Мы рассказываем. Она делает глубокий вдох, сцепляет пальцы и направляется во вторую смотровую. Пора готовиться.
Мы — команда приемного покоя. Мы — ловцы над пропастью во ржи. Нас четверо — это очень мало. Мы одни на сто миль вокруг. И нам никто не поможет — только мы можем помочь друг другу.
Сначала мы одеваемся и надеваем перчатки. Все молчат. Я затягиваю завязки на хирургической форме Тома, поворачиваюсь к нему спиной, и он затягивает завязки на моей форме. Аманда завязывает костюм Сьюзен и поворачивается, чтобы та завязала ей. Я достаю коробку с масками с прозрачными пластиковыми щитками и протягиваю всем по очереди. Потом надеваю маску сам.
Том и Аманда выкатывают из смотровой каталку и вкатывают кровать. Кровать эта более жесткая, чем обычно. На такой кровати можно сделать рентгеновский снимок, не тревожа пациента. На ней можно выполнять массаж сердца, и пациент не будет проваливаться в матрас. Она водонепроницаемая, так что мы можем вскрыть грудную клетку и ввести в нее трубки и даже запустить сердце в ожидании медицинского вертолета. Кровать способна выдержать многое — в надежде на чудо порой приходится совершать ужасные вещи.