Мысли об искусстве - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Бабанин, Илья Репин cтр.№ 20

Вот дальше художники уже вполне благополучно занимаются своим делом: кто пишет картину, кто высекает из мрамора, кто создает проект, как Микеланджело, с полным увлечением. К довершению полного счастья широко отворяется дверь их огромной студии, и герольд с голубым знаменем кричит им: «Оглянитесь, любезные, убедитесь, как ценят вас!»

На малиновой бархатной подушке придворный чин несет им торжественно целую кучу щедро насыпанных орденов…

Дальнейшая картина изображает полное умиление и восторг: художники на коленях принимают щедрые милости короля, а самая дальнейшая – апофеоз. Посреди стоит статуя обожаемого Людвига I; его венчают цветами музы; осчастливленные художники по нотам поют гимн. Этот гимн магический: он вызвал даже тени давно ушедших меценатов и деятелей искусства. Справа – Медичи времен Возрождения, Франциск I и еще кто-то. Слева – Альбрехт Дюрер, Фишер и еще кто-то. И много еще картин, назидательных для потомства.

К сожалению, время, слепое к созданиям человеческого гения, почти стерло эти произведения с лица казенной стены. Но утешьтесь, читатели. Если вы никогда не увидите «Зевса» Фидия и даже не останетесь довольны описанием очевидцев этого гениального создания Греции, то здесь, взойдя по ступеням скромной лестницы наверх, вы увидите повыше все эти шедевры. Заботливые авторы увековечили их в малом размере. Глазам не верится при взгляде на эти грубые казенные малевания, что всего тридцать-сорок лет назад их считали художественными произведениями!..

И вот благодаря искусственным поощрениям в этом небольшом городе, в этих Афинах Германии, как называют Мюнхен, образовался нарочито большой центр художества. Говорят, здесь до пяти тысяч художников. Стеклянный дворец для выставок, много галерей искусства – и частных, и правительственных, и торговых. Во многих магазинах выставлены хорошие картины и картинки. Даже в передней отеля «Bayerischer Hof» я был озадачен прекрасной картинкой на стене. Стены многих пивных расписаны очень недурными картинами. Везде картины, картины.

Но что-то общее, однородное, цеховое видится во всех этих многочисленных холстах. Между художниками столько разнообразных национальностей: немцы, поляки – много поляков, – венгерцы, евреи, итальянцы, даже французы, но все они, как видно, пишут по установленному шаблону. Они питают свое искусство только мастерскими, только произведениями друг друга. Да и где же набираться впечатлений в этом скромном городке? В восемь часов вечера на улицах уже пусто.

Все тут аккуратно, все в известные минуты отправляют свои обязанности, все поглощены заботой о собственном благоденствии. А искусство растет… Искусства все больше и больше… Художники привыкли здесь жить хорошо – их так поощряли, о них так заботились. Еще года четыре назад было много покупателей, особенно из Америки. Но теперь невероятные ли пошлины, переменилась ли мода на искусство, – только покупка приостановилась.

Художники очень приуныли. Устраивают огромные международные выставки, собирают прекрасные вещи со всего света, но выставки дают дефицит. Еще бы! В этом захолустье!.. Ведь это не Париж, где всякое предприятие может обогатить. Тут вся публика может перебывать в один день, а иностранцы не едут… Незавидно положение этого искусственно разведенного резервуара художеств. Пожалуй, учредители дождутся проклятий несчастных потомков… Вот и заботься после этого о насаждении искусства!

Мюнхенскую академию можно считать образцовой и по системе, и даже по характеру. Рисуют только с натуры. Гипсы и антики изгнаны еще покойным Каульбахом. В. Каульбах считал себя в свое время романтиком; он объявил непримиримую войну классицизму, повыкидал все античные статуи из классов, – теперь они стоят в коридоре. И картина по его эскизу на стене Новой пинакотеки, изображающая войну с париками, есть символистическое изображение войны романтизма с классицизмом. Вот он был каков!

Здесь академия выдает ученикам деньги на наем натуры, слагая эту заботу с себя. Ученики соединяются в группы, и каждая, по согласию, ставит себе свободную модель на условленное время. Вот класс голов. Вы видите четыре модели, окруженные четырьмя группами учеников. Модели эти не так, как у нас, – все одни и те же, казенные, постоянные; здесь на академической паперти каждый день вы заметите пеструю группу людей всякого возраста и костюма. Пара неизбежных итальянских мальчиков, седой интересный старик, смазливая мещаночка, ветхая старуха с чулком и т. д. Все они терпеливо ждут, пока позовут их в общий класс или в особую мастерскую к мастеру-профессору или к ученику, окончившему классы, уже изучающему композицию и занимающему особую мастерскую.

Ученики рисуют углем в натуральную величину. Вероятно, благодаря правильному и строгому приему на испытании большинство рисует хорошо. В классах просторно; они не загромождены здесь огромным контингентом людей непризванных, что в последнее время происходит в нашей академии, где много молодых людей находит себе лазейку уклониться на время от воинской повинности.

Ученик здесь в классе свободно может отойти от своей работы, сравнить работу с натурой. Тут и углем рисуют на особых мольбертах, стоя, а не так, как в наших классах, – сидя, в страшной тесноте. Работы учеников производят впечатление свежее, живое, без сухости, но с большой выдержкой и верной законченностью.

В натурном классе также общая студия больше. Голых натурщиков четыре-пять, в разных интересных позах, окруженных неопределенным количеством учеников, без тесноты; рисуют все огромные картоны стоя. Женская модель отделена ширмами. Между учениками нет учениц; они в Мюнхене занимаются особо, приватно.

Живопись также разделена на два класса: голов и фигур; пишут также стоя. В фигурном классе живописи некоторые натурщики драпированы слегка то куском материи, то шкурой зверя. Некоторые профессора ставят для живописи целый костюм, обнажая только часть тела, например костюм средневекового рыцаря: у стены представлен раненый, со снятым панцирем около, в изнеможенной позе – очень живописно.

Особенно мне понравилась мастерская скульптуры. Она больше всех; ее занимали шесть моделей (одна женская, за ширмами). С каждой модели лепил только один скульптор-ученик круглую статую в натуральную величину. Модели поставлены очень пластично, но все на старые сюжеты.

Убитый Авель, привязанный Стефан, распятие (как есть, с крестом, нога на ногу) и другие – все вроде уже бывших хороших современных французских скульптур. Молодые скульпторы работают хорошо и строго, часто прибегая к деревянному большому циркулю, которым они вымеряют каждую часть модели, так как все они лепят в натуральную величину.

Более бедное и даже безнадежное впечатление производят мастерские особые (Componier Schule). Они довольно малы по объему, меньше по художественности и еще меньше по содержанию. Мне часто приходится вспоминать изречение одного моего приятеля, который сказал про хорошо воспитанных институток: «Говорить-то их выучили на всех языках, но их совсем не учили, что говорить, и они молчат или ведут самый избитый разговор». Вот таковы и эти выучившиеся прекрасно рисовать и писать молодые художники. Атрофированы ли у них творческие способности от благонравной послушности, или от природы они одарены только низшей способностью подражания?