Он не был наивным простаком, наивные простаки не достигают в бизнесе подобных высот, а потому прекрасно понимал, что, в случае необходимости, обиженные его холодностью чиновники способны доставить ему уйму неприятностей. Пожарные, санитарные врачи, налоговая инспекция, прокуратура… Список контролирующих и проверяющих органов, которые можно было бы натравить на предприятия общественного питания Феодосия Лаврецкого, был бесконечным. Поэтому он старался никого не обижать, а умело лавировать между Сциллой и Харибдой. Пока получалось, хотя и с трудом.
Впрочем, думать о сегодняшнем утре было неинтересно. За время его блуждания по коридорам власти дел накопилось предостаточно, так что, вернувшись в офис и запершись в своем кабинете, он погрузился в мир бумаг и цифр. Открытие новых заведений по франшизе в других городах, прием на работу новых сотрудников, ввод весеннего меню, ремонт в одном из ресторанов сети, закупка продуктов, поступления денег и погашение дебиторской задолженности — для него не было мелких вопросов, и во все из них Лаврецкий предпочитал вникать до самого донышка.
Правило «хочешь сделать хорошо — сделай сам» он считал вредным и неправильным, на работу привлекал лучших профессионалов, платил им щедро, спрашивал очень строго, доверял принимать решения и все-таки держал под личным контролем практически все, искренне полагая, что в дотошности и въедливости и кроется секрет успешного бизнеса.
В разгар работы позвонил Денис Менделеев — самый лучший повар в заведениях Лаврецкого и почти что друг. С одной стороны, парень очень нравился Феодосию своей открытостью и откровенным талантом. Человек он был хороший: добрый, верный, надежный. С таким — хоть в разведку. С другой — солидная разница в возрасте (а Денис был на десять лет младше самого Феодосия), а также некоторая разница в положении делали искреннюю дружбу затруднительной.
В их паре Денис был наемным работником, Феодосий — владельцем бизнеса, хозяином, и сложившуюся между ними дистанцию Денис не сокращал ни на йоту. Стоило Лаврецкому сделать маленький шажок к неформальному общению, как Менделеев тут же на шаг отступал. Из-за подобной щепетильности и твердой позиции Феодосий уважал Дениса еще больше.
Сегодня Денис звонил сказать, что выполнил данное ему поручение найти преподавателя на курсы английского языка, которые Лаврецкий придумал как еще один способ мотивации и одновременно развития сотрудников. Старшая сестра Дениса преподавала английский и была готова взяться за работу. С ней нужно было встретиться завтра, в районе четырех часов, и после разговора с Денисом Феодосий вписал эту встречу в свой ежедневник.
Он снова погрузился в бумаги, но его вновь отвлек телефонный звонок. Поглядев на экран, он мимолетно поморщился. Звонила жена, уже довольно давно перешедшая в разряд «бывшая». Когда-то, когда Феодосий был еще совсем молодым, он был уверен, что семья создается один раз и на всю жизнь. Именно так жили его родители и бабушки с дедушками, и ему казалось совершенно естественным, что так живут и все остальные.
Впервые придуманное им устройство мира пошатнулось еще в загсе, когда девушка-распорядитель, выстраивая гостей полукругом вокруг молодоженов для общей фотографии, с удивлением заметила: «Ну, надо же, с обеих сторон полные родительские семьи».
— А как иначе? — удивился тогда Феодосий.
— Да у всех сейчас только матери в загс приходят, потому что с отцами давно в разводе, — пояснила девушка, — чего уж тут непонятного.
Но Феодосию все равно было непонятно, потому что в его семье все искренне любили друг друга. Безоговорочно доверяли, обожали вместе проводить вечера и выходные, вместе ездить в отпуск, делиться важными событиями дня, радоваться успехам друг друга и переживать, если у кого-то что-то пошло не так.
Они с женой прожили меньше года, когда ее родители развелись. Выяснилось, что долгие годы отец жены имел вторую семью на стороне и сейчас, дождавшись, пока повзрослевшая дочь вышла замуж, наконец-то позволил себе уйти туда, где был счастлив. Теща, как казалось Феодосию, немного сошла с ума от обрушившегося на нее предательства мужа, по крайней мере, она стала нервной и дерганой, подозревала в бог знает каких грехах весь белый свет, включая мужа дочери, устраивала многочасовые истерики с бурными рыданиями, а с Феодосием не разговаривала, а только шипела.
К вящему удивлению Лаврецкого, чуть позже выяснилось, что все эти годы о существовании второй семьи у мужа теща знала и закрывала на это глаза. То есть рана, нанесенная предательством, не была свежей, а уход мужа стал лишь логическим завершением долгой и не очень красивой истории, которую нужно было рано или поздно как-то разрешать. Уход тестя вскрыл нарыв, из которого теперь выплескивались тонны гноя, но, на взгляд Феодосия, это вело лишь к оздоровлению ситуации.
Жена, когда он поделился с ней своими размышлениями, его не поняла.
— Ты что, — с подозрением в голосе спросила она, — с ума сошел? Да мама была готова до конца дней терпеть эту ситуацию, лишь бы с виду все оставалось в рамках приличий. Как ей теперь в глаза знакомым смотреть, когда она брошенка? И это в пятьдесят-то лет.
С точки зрения Феодосия, логика была кривая, но спорить он не стал, не хотел расстраивать жену. Во-первых, любил, а во-вторых, ей и так приходилось несладко из-за матери.
Он и дальше старался с ней не спорить. И тогда, когда она заявила, что пока не готова иметь детей, и тогда, когда сначала поступила в очную аспирантуру в Москве, а после защиты осталась там же, получать еще и второе высшее образование, и когда, вернувшись, засела дома, заявив, что не создана для работы.
Все те годы, что жена училась и самообразовывалась, он строил свой бизнес. Начав с маленькой службы по доставке пиццы, все расширялся и углублялся, и придумывал новые направления, и искал единомышленников, и создавал сеть лучших ресторанов в городе, и устраивал экспансию за пределы области, и строил офис, покупал площади для ресторанов, содержа при этом и жену в Москве, и ее так и не пришедшую в себя мамашу.
Им с женой было по тридцать два, когда он вымолил, выклянчил, выстрадал, чтобы жена родила ему дочку. Так в его жизни появилась Наташка, похожая на маленького жирафика, с такой же тонкой шейкой, длинными голенастыми ножками и огромными доверчивыми глазами. Дочь Феодосий обожал и проводил с ней все свободное время. Впрочем, и несвободное тоже.
В их семье именно он вставал по ночам, когда ребенок плакал, потому что жене требовалось высыпаться хорошенько, чтобы сберечь красоту и молодость. Он не спорил, потому что бессонные ночи были самым малым, чем он мог рассчитаться с женой за подаренное ему чудо.
Он таскал дочку на работу, и она спала на маленьком диванчике за ширмой, пока он проводил свои совещания. Он бы и в командировки ее брал, была бы его воля, но жена была против, а он опять не спорил, чтобы ее не сердить и не нервировать тещу. К тому времени, как дочери исполнилось пять, а ему тридцать семь, как-то так сложилось, что жена практически все время была сердита, а теща нервирована. И он страшно удивился, если бы узнал, что главной причиной их нервов и недовольства был он сам — Феодосий Лаврецкий. Но он не знал, потому что ему некогда было раздумывать над их вечно недовольным видом. Он работал и занимался Наташкой.