Колдовские чары - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Карпушенко cтр.№ 64

Надо сказать, и Константин не представлял, готовят ли еще редьку в Царьграде, который (как, между прочим, и Новгород) уже более века находился под оккупацией. Правда, не московитской, а турецкой, ну да хрен редьки вряд ли слаще.

Хоть на столе имелось не меньше пяти сортов хмельных медов, их пить Бутырин не порекомендовал, а сам налил хозяину «вина» на ежевике. И Константин, довольный радушием хозяина, с радостью и душевным приятием «чокнулся» с ним золотою чарой о его посуду. А после ежевичной водки холодные закуски с великой легкостью отправились в его желудок.

Закусывали целый час, разговаривая о том, о сем. Оружия в беседе не касались, все больше говорили о ведении большого барского хозяйства. И в этом многотрудном деле хозяин выказал себя великим знатоком. Бутырин рассказал, какими земельными наделами пользуются его крестьяне, сколько оброка отдают ему, а сколько платят «живой монетой». Поведал, сколько полотна из выращиваемого на его полях льна ткут его холопки-ткачихи, сколько выпрядают пряжи шерстяной, Много говорил о том, как содержит он коровье стадо и овец, как заготавливает продукты на зиму, как сушит и мочит яблоки и груши, как «курит» вино и сытит мед. Через час беседы Константин сделался знатоком ведения хозяйства, и сам понимал: эти знания ему полезны. «Я сам после того, как стану ближним человеком Годунова, обзаведусь поместьем или даже вотчиной. Вот тогда мне придется хлопотать самому об этих, таких обыденных с виду вещах. Я уже довольно гонялся по белу свету, пора и остановиться. Поездка в Москву будет моим последним большим путешествием…»

И тотчас он оборвал себя. Последним? Ох, нехорошо так не то что говорить, но даже думать!

— А теперь, дорогой Константин Иваныч, пройдем-ка в баню! Там уж натопили по моему приказу, и девки-холопки, — Бутырин подмигнул, — ждут нас там и не дождутся, когда мы спины свои под их веники подставим.

— Неужто боярыня гневаться на тебя не будет за холопок? — подивился Костя. — А перед дочерьми не совестно?

Круглая рожа Бутырина стала еще круглей и шире от улыбки. На гостя хозяин воззрился с крайним изумлением. Потом произнес:

— Что ты, Константин Иваныч?! Да моя Матрена свет Даниловна сама мне в баню холопок посылает, чтобы я тело порадовал свое и баней, и девичьей свежестью. То ж рабыни, а не человецы суть! Как можно их стесняться? Вот ежели б я жену аль дочку возжелал у соседа, тут бы была обида, ибо с ровней согрешил. Холопки же не токмо не ровня мне, но и вовсе их за людей никак нельзя принять. Ну да идем, покуда пар не вышел. А оружие свое ты здесь, в трапезной, на стене повесь. Не бойся, никто его не тронет. Или ты и в баню к девкам с винтовкой пойдешь? Так засмеют тебя! «Али, — скажут, — барин ты мужской своей пищали лишен, что с собой железную таскаешь?!»

И Бутырин басовито захохотал, весьма довольный собственной шуткой.

Делать нечего — повесил Константин винтовку, револьвер и саблю на вбитых в стену трапезной гвоздях.

Пошли в сопровождении холопов, которые несли за Бутыриным и Костей свежее исподнее белье, в баню, выстроенную наподобие сказочного теремка — с башенкой, с гнутой кровлей, крытой «под чешую» крашеными резными плашками. Вошли они в предбанник, где их уж ожидали девки в одних рубахах. Отвесив поясной поклон, усадили на лавки, крытые сукном, стали сапоги с мужчин снимать, после — за кафтаны взялись да за штаны, споднее стягивали тоже с бессовестным проворством. Бутырин, заметив смущение гостя, сказал ему:

— Э-э, да я вижу, ты к боярской бане непривычен, Константин Иваныч! Привыкай. На Москве тебе еще не так париться придется, ежели будешь в милости у больших людей державы. Ну, в мыльню сейчас пройдем, а там — в парную! Эй, девки! — крикнул он холопкам. — Рубахи скидывайте да за нами вслед идите! Веники-то уж распарены?

— Как не распаренными веникам-то быть? — отвечала одна холопка, взвивая над головой подол рубахи и обнажая молодое тело. — Все уж, свет-батюшка, для тебя и для гостя твоего готово — постарались!

В парильне Константин, от жара чуть не помирая, лежал на лавке, а три голых девки хлестали по нему березовыми вениками то с великой аккуратностью, легко и мелко, то ожесточенно и сурово. Боярин, лежавший на лавке неподалеку, спросил:

— Ну, Константин Иваныч, как, по нраву тебе мои красавицы?

— Хороши, нечего сказать, — Костя отвечал. — В банном деле смыслят.

— Не токмо в банном. Они у меня на все мастерицы: и яства всякие готовить, и снедь разную впрок заготавливать, и ткать холсты, и вышивать, и танцевать, и петь. Ну, за двадцать пять таких красавиц отдашь свою винтовку и пистолет? Так на Москву с девками и приедешь, и они тебе при первом обзаведении в хозяйстве большой подмогой станут. Берешь?

— Прости, боярин, не могу! — отвечал Константин, который уж стал смекать, что Бутырин так возлюбил его оружие, что отвязаться от него трудненько будет. Костя наконец догадался, зачем он был приглашен в имение. Предчувствие опасности, грозящей ему здесь, пролезло в рассудок и стало ощутимо припекать, будто и не в бане он был, а сидел на жарко раскаленной печке.

Когда попарились три раза, девки рогожными мочалами помыли с головы до ног и хозяина гостя, а потом повели в предбанник, где вытерли бархатными полотенцами. Они стали облачать в одежду с тщанием и заботой. Из бани до дома Бутырина и Костю под руки уже холопы повели — прямо до трапезной палаты, где стол был уставлен серебряными блюдами. Костя первым делом на стену глянул, на месте ли его оружие — и винтовка, и револьвер в кобуре, на поясе, и сабля висели там, где он их оставил. Хозяин же, гостя усадив за стол, сам налил по чарке, Константину поднес. Когда же выпили имбирной и закусили стерляжьим балыком, Бутырин сказал:

— Своими руками буду, Константин Иваныч, яства накладывать тебе. Сейчас уж лебедя нам принесут с поторохами и разом — щи двойными, ибо без щей и боярский стол не может обойтись. Тетерев и рябчик, начиненный яблоками и грецким орехом, пойдут за лебедем. Почки жареные заячьи, жареные же говяжьи языки, баранья грудинка под соусом чесночным, зайчатина в лапше, уха из осетра, каша гречневая на жиру бараньем, караси, в сметане жареные, пироги подовые кислые с горошком, с маком и орехами, с визигой, с сигами, с сомом, с сельдью, зайчатина соленая, баранья печень и многое другое из закусок — все будет перед тобою. Напоследок отведаешь моих сластей — пирожных, пряников и пастилы, плодов в меду вареных и разных прочих сахарных изделий. Вина же перед тобою — пятнадцать видов. Все повара да поварихи мои готовят преотменно. И к двадцати пяти красавицам моим, если согласишься на обмен, трех своих умелых поваров отдам. Ну вот, налью тебе еще брусничного вина. Выпей, свет Иваныч! — сам же, повернувшись в сторону дверей открытых, хлопнув ладоши, крикнул:

— Яства сюда вносите, ироды вы окаянные! Гостя чествовать-жаловать стану, любимого Константин Иваныча!

И тут же чередою из дверей открытых, будто только и ждали приказа барина, стали выходить холопы в красиво шитых одинаковых кафтанах. И все то, что боярин перечислил, было водружено на стол, а Бутырин, как и пообещал, самолично принялся накладывать в тарелки Константину все, что было на столе. Едва видел, что Костя попробовал одного яства и уже смотрит на другое блюдо, кивал стоявшему за спиной у гостя холопу, и тот тарелку убирал и ставил чистую. А «вино» в золотую чарку Константина лилось рекою, и теперь наливал не сам боярин, а другой холоп — особый. Бутырин только пальцем показывал ему на серебряный сосуд. Сам же боярин, заметил Костя, свою чарку только подносил к губам, тогда как гостя заставлял пить полную за здравие всех членов его семьи. И скоро Константин почувствовал, что стены в комнате довольно сильно покосились, а пол, как палуба корабля в штормовую погоду, кренится то влево, то вправо, то вперед, то взад.