Напряжение постепенно покидало тело. Веки налились тяжестью — сказывалась бессонная ночь, да и напиток, вероятно, действовал успокаивающе. Я залпом допила цирит и перебралась на кровать.
— Разбуди меня к завтраку, — попросила я.
— А раздеться, госпожа? — растерялась служанка, глядя, как я зарываюсь под одеяло.
Платье, в котором была в карете, так и не сняла, подумаешь… Возможно, настоящая леди никогда бы не повела себя столь вопиющим образом, но мне было уже все равно. Я отключилась.
Прошло мгновение?
Я проснулась, как от толчка. Мне привиделось, что я нахожусь в просторном храмовом зале. Яркий дневной свет проникал в помещение через высокие стрельчатые окна, воздух пах озоном, били барабаны, и я точно знала, что их грохот символизирует гром небесный. На алтаре лежало зеркало, и я над ним зачем-то склонилась. В стекле отразилось чужое обрамленное светлыми кудряшками бледное лицо. Стоп. Не чужое. Теперь это лицо как раз-таки мое. Каари Ешмина выпрямилась и вернулась к стайке разряженных ровесниц. Даже сомнения не возникло, что все они, как и каари, незамужние дочери аристократов.
Когда последняя из девушек посмотрелась в зеркало, из-за колонны с грацией кота бесшумно выступил лысый бритый мужчина, завернутый в белый атлас на манер римской тоги. Ешмина под его взглядом почувствовала себя пичужкой, угодившей под когтистую лапу хищника. Барабаны смолкли. Мужчина дождался идеальной тишины, приблизился к стоящему у стены гонгу, взял обеими руками каменный молот и с размаха ударил им по металлической пластине.
Раздавшийся звук пробрал до костей. Какая хитрая в храме акустика… Жрец словно и не заметил, что воздух гудит. Отложив молот, он вернулся к алтарю и рывком поднял зеркало.
— Во славу мудрости Рарата Громовержца!
Стекло будто по мановению волшебной палочки запотело, а потом в нем появилось мое отражение.
Девушки выдыхали, не скрывая облегчения, а каари Ешмина, осознав, что жребий указал на нее, лишилась чувств. Внезапная темнота меня и разбудила.
Я села в постели. Сон пошел мне на пользу. Во-первых, я почувствовала себя отдохнувшей, полной сил и готовой к свершениям. Во-вторых, кое-что в ситуации прояснилось. По крайней мере, теперь мне понятно, почему церемонию наречения будет проводить сам старший жрец. Но кто мой жених? Я огляделась и тихо выругалась сквозь зубы — служанки не было. Я же просила разбудить меня!
Часы нашлись на комоде, но сходу разобраться, сколько времени я проспала, не получилось: семь стрелок, три циферблата — запутанная система. Чтобы узнать время, я поступила проще: подошла к окну, благо выходит оно на восточную сторону, успела утром убедиться. Определять время по солнцу я не умею, зато знаю, что в полдень дневное светило должно быть в зените. Вряд ли местные законы физики принципиально отличаются от земных.
— Госпожа…, - в комнату просунулась знакомая мордашка.
— Я сказала меня разбудить, — не сдержала я раздражения.
К счастью, сама вовремя проснулась. А если бы нет?!
Девочка надулась:
— Жалко было, госпожа. Вы так сладко спали. Всю ночь ведь глаз не сомкнули!
З-заботливая.
Ругаться я не стала, просто решила для себя, что сменю служанку при первой же возможности. Девочка милая, но малость недалекая и не по делу инициативная, так что пусть прислуживает кому-нибудь менее требовательному. К тому же есть и более веская причина сменить служанку: девочка тесно общалась с настоящей Ешминой и неизбежно заметит изменения в поведении госпожи. Обойдется.
— Мне нужно позавтракать.
Приказывать накрыть в спальне не стала. Вдруг здесь это не принято?
— А омовение? — всполошилась девочка. — А прическа? А платье сменить? — зачастила она, испуганно глядя на меня широко распахнутыми глазами.
— Само собой, — поморщилась я.
— Вы сама не своя, госпожа, — протянула девочка с легкой обидой.
Ну вот, чего и следовало ожидать. Я промолчала и сбежала в ванную, порадовавшую вполне привычной сантехникой. Никаких горшков и кувшинов. Из стены выходил длинный хромированный кран, вода из него падала в белую чашеобразную раковину и утекала в неизвестность по трубам. Я быстро привела себя в порядок, немного постояла, смотря в зеркало и привыкая к новой себе, вернулась в спальню, и служанка снова удивилась. Видимо, Ешмина была любительницей поплескаться подольше, а я совершила очередной промах. Проклятие!
Ничего не говоря, служанка отложила подушку, которую до моего появления не слишком усердно взбивала, и также молча принесла из гардеробной скромное домашнее платье, бежевое, украшенное узкими полосками белого кружева. Я одобрительно кивнула. Нет времени выбирать, жрец прибудет с минуты на минуту.
Эх, знала бы я, что ничего дельного в разговоре так и не прозвучит!
— Церемония наречения состоится на закате, — разве можно эти сведения считать полезными? Едва жрец убыл, за мной пришла мамина личная служанка:
— Каари Ешмина, прошу за мной. Мы должны успеть подготовить вас к вечеру.
Глава 2
Подготовка к свадьбе, наверное, одинакова во всех мирах. Служанки начали с омовения. В купальне, отдаленно напоминавшей турецкий хамам, меня раздели до белья, усадили на теплый камень, облили водой сразу из нескольких кувшинов, после чего обмазали бурой, пахнущей травами жижей и отправили в парилку. Скраб, обертывание, маска для волос, маска для лица, массаж с ароматическими маслами. Я чувствовала себя избранницей восточного падишаха, не меньше.
— Ми, малышка.
Услышав тихий полузнакомый голос, я напряглась. «Ми» Ешмину называла только мама.
Я обернулась. В комнату отдыха, куда меня привели после купальни, вошла пухлая белокурая женщина. Вот от кого Ешмина унаследовала льняной цвет волос. Я присмотрелась к женщине. Наверное, она была бы очень симпатичной, но следы рыданий делали ее некрасивой, почти уродливой.
— Матушка?
— Ми, мне так жаль, девочка.
— Высшую волю мы можем только принимать, матушка, — никогда так не считала.
Женщина с трудом улыбнулась:
— Я очень рада, что ты осознаешь возложенную на тебя Небесами ответственность. Ты мудрее меня, Ми. Если бы я могла, я бы отказалась тебя выдавать, а ты принимаешь…
Она не договорила, всхлипнула.
Я попыталась обнять женщину — почувствовала перед ней иррациональную ответственность. Мама же, пусть и не совсем моя… Она вывернулась.
— Ну что ты, Ми. Я обещаю держаться и гордиться тобой.
Ощущение, что меня готовят как порося на убой, усилилось.
Женщина покачала головой, еще раз всхлипнула, прижала руку ко рту и сбежала, а я так и не смогла вытащить из нее ничего полезного. Обидно. И одновременно вроде бы и жалко женщину, и как-то… брезгливо. У меня не было детей, но я уверена: если бы жизни моего ребенка вздумали угрожать, не важно кто, я бы стеной встала, горы свернула.