Немного ненависти - читать онлайн книгу. Автор: Джо Аберкромби cтр.№ 76

– Нет!

Она попыталась ухватиться за проем, но ее держали – один за левую руку, другой за правую, третий за левую лодыжку.

– Нет!

Она беспомощно молотила каблуком правой туфельки по земле. Такие милые туфельки! Она так гордилась, когда впервые их надела!

– Я просто визажистка! – верещала Лизбит.

_{* * *}

– Стойте! – проревел Курбман, отпихивая с дороги одного человека, потом другого. – Остановитесь!

Один из парней уже радостно засунул руку вглубь порванной рубашки девицы. Курбман ухватил его за горло и швырнул наземь.

– Вы что, забыли, кто мы такие? Мы не животные! Мы ломатели!

В этот момент, глядя в повернутые к нему ошалелые лица, он усомнился в этом. Но все равно продолжал кричать. А что еще он мог сделать?

– Мы сделали то, что сделали, чтобы над нами не измывались! Не для того, чтобы самим измываться над другими! Мы лучше этого, братья! – Он рубил ладонями воздух, пытаясь заставить их понять. – Мы делаем это ради Великой Перемены! Ради справедливости! Вы что, забыли?

Конечно, он знал, что это не совсем так. Кто-то делал это ради справедливости, кто-то ради мести, кто-то ради наживы, кто-то ради возможности возглавить бунт, и никто не мешал им смешивать все это в разных пропорциях. В такие времена, когда в ушах стоит гул победы и насилия, даже самые лучшие могут запачкаться. Тем не менее, в толпе оказалось достаточно принадлежащих к первой группе, чтобы у людей зародились сомнения.

– Что, думаешь, отпустить ее? – спросил кто-то.

– Мы никого не отпускаем! – ответил Курбман. – Их всех будут судить вместе с другими. Судить по справедливости. Настоящим судом.

– Я просто… визажистка… – рыдала девчонка. Ее лицо было покрыто потеками пудры.

Тут появились еще двое, таща между собой Валлимира. Его одежда была разорвана, лицо окровавлено, глаза еле открывались. Один из парней плюнул на него.

– Гребаный ублюдок! – прорычал другой.

Курбман шагнул, заслоняя его собой, подняв ладони вверх:

– Спокойно, братья! Не будем делать ничего, о чем потом пожалеем!

– Я ни о чем не пожалею! – раздался гневный голос.

– И я тебе не брат, – добавил второй.

– Если у тебя кишка тонка, оставь это для тех, кто покрепче, – сказал третий, словно сделаться частью толпы было бог весть каким смелым деянием.

Все могло бы обернуться совсем плохо – в смысле, еще хуже, чем было, – но в этот момент по улице повели пленных. Они шли, гремя длинной цепью, к которой были прикованы попарно – около двух дюжин хороших костюмов, изорванных и перепачканных; около двух дюжин благородных лиц, перекошенных от ужаса, покрытых синяками и залитых слезами. За ними приглядывали пятеро ломателей со свисающими с поясов самодельными наручниками, а впереди вышагивал крепкий старик с суровым лицом, которого Курбман знал по собраниям, хотя, кажется, ни разу не слышал, чтобы тот раскрыл рот.

– Брат Локк! – крикнул он, и старик придержал шаркающую ногами колонну. – Ты ведешь их к зданию суда?

– Да.

– У меня для тебя еще двое.

Курбман высвободил девчонку и, невзирая на ропот своих товарищей, передал ее белокурому бородачу, который принялся приковывать ее наручниками к цепи.

Черт побери! Одним из пленников был Селф, бригадир третьего цеха на стекольной фабрике Реслинга! Он стоял, опустив глаза, с огромным кровавым рубцом поперек щеки. Хороший человек, Селф. Всегда заботился о своих людях, как мог. Курбман сглотнул. Заковать этих людей в кандалы – лучшее, что он мог для них сделать. Высвободить любого из них скорее всего значило отправить его на верную смерть.

– Я просто визажистка, – продолжала всхлипывать девчонка, когда рядом с ней приковывали Валлимира. Его голова моталась, волосы слиплись от крови.

Курбман снова повернулся к рабочим.

– Нам выпал шанс сделать мир лучше, братья! – проговорил он треснувшим голосом. – Построить лучший мир, вы понимаете? Но для этого нужно сделать все правильно.

_{* * *}

Цепь дернулась, и Реслинг с остальными снова принялись идти, а точнее, переставлять ноги – спотыкаясь, пошатываясь, с плачем и стенаниями. За ними присматривали полдюжины жилистых людей, одетых в рабочую одежду, с палками в грязных кулаках.

– Мерзавцы, – пробормотал он себе под нос.

Он, Карлрик дан Реслинг, лично проследит, чтобы их всех повесили!

Их провели мимо горящего остова кареты. Улицу усеивали обломки – обломки досок, битое стекло. Он вздрогнул: одно из окон на верхнем этаже внезапно взорвалось, и оттуда вылетел огромный письменный стол, кувыркаясь и разваливаясь в воздухе, рассеивая бумаги по булыжной мостовой.

Рядом стояли несколько человек и смотрели. Один ел яблоко. Другой смеялся – резким, нервным смехом.

Они ворвались на мостик – в смысле, в его контору, но он любил называть ее мостиком. Ему всегда нравился морской лексикон. «Убирайтесь к чертовой матери!» Они всегда опускали глаза, когда он кричал на них. «Убирайтесь!!»

Не в этот раз.

Он не мог в это поверить! Он до сих пор не мог в это поверить! Он – адмирал! Он – Карлрик дан Реслинг!

Его вытащили из-за его письменного стола. «Мерзавцы!» Проволокли по его собственной палубе – то есть по полу фабрики, усеянному мусором, загаженному его собственными рабочими. Которые действовали с гораздо большим энтузиазмом, чем когда-либо прежде, разрушая машины, для управления которыми он их нанимал. «Будьте вы все прокляты!» И это после всего, что он сделал для этих людей, для этого города!

Его приковали к этой чертовой цепи вместе с двумя дюжинами других таких же беспомощных неудачников, словно рабов в треклятом Гуркхуле. «Да как вы смеете?!» Команда была пестрая. Впереди шагал человек в порванной куртке, вид которого был Реслингу знаком. Адвокат, что ли? Рядом шла жена того идиота – как его там зовут, Сириск? Девушка, которую только что добавили к группе, была скорее похожа на чертову горничную, чем на светскую даму. Ее щеки в дорожках от слез были румяными, словно у крестьянки.

Куда их вообще ведут? В этом не было никакого смысла. Ни в чем не было никакого смысла.

Из окна наверху высунулась женщина с ярко раскрашенным лицом; не переставая хохотать, она принялась швырять в воздух огромные пачки бумаг. Счета, расписки, акты, порхая словно обезумевшие конфетти, укрывали собой булыжники, затейливые каллиграфические росчерки смешивались с грязью.

Это было больше, чем забастовка. Больше, чем бунт. Речь шла не только о его фабрике или о фабрике на соседней улице. Весь город был заражен революцией! Это происходило повсюду. Весь мир сошел с ума!

Что бы подумала его дорогая Селина, если бы увидела, до чего довели ее любимый город? Она, которая по вечерам раздавала суп беднякам! Кормила этих треклятых кровопийц! Наверное, даже к лучшему, что ее свалила лихорадка той ужасной зимой, невзирая на огромные суммы, потраченные им на докторов. Все к лучшему. В точности как говорили люди над ее могилой.