Дом Ротшильдов. Мировые банкиры, 1849–1999 - читать онлайн книгу. Автор: Найл Фергюсон cтр.№ 139

Не приходится сомневаться в том, что нападки Гладстона и Лоу на роль Ротшильдов в покупке акций Суэцкого канала во многом подорвали лояльность Лайонела по отношению к партийной политике. Что еще важнее, Ротшильды считали триумф панславистов на Балканах нежелательным явлением для их проживавших там «единоверцев». С того момента, как он в сентябре 1876 г. опубликовал памфлет «Болгарские ужасы и восточный вопрос», Гладстон превратил свою кампанию против политики Дизраэли в настоящий крестовый поход. По сути своей призыв о помощи от имени балканских христиан представлял для Ротшильдов (и других богатых евреев, таких как Голдшмидты) ограниченный интерес, особенно потому, что в нем избирателям напоминалось о еврейском происхождении Дизраэли и его сторонников. Как заметил Дерби, «Гладстон… глубоко сожалеет о влиянии „иудейских симпатий“, не ограниченных теми, кто открыто исповедует иудейскую веру, по восточному вопросу: относится ли это к Дизраэли, к сотрудникам „Телеграф“ или к Ротшильдам… остается непонятным». Лайонел негодовал из-за многочисленных «публичных собраний», где нападали на турок, но ничего не говорилось «о причине беспорядков и мятежей». Его заботило нечто другое, как видно из письма, которое он написал Дизраэли и которое было зачитано на Берлинском конгрессе: он стремился привлечь внимание к преследованиям евреев в Восточной Европе, особенно в Румынии. Альфонс стремился оказать такое же влияние на Бисмарка через Бляйхрёдера. Статья 44 окончательного Берлинского договора, которая гарантировала терпимость по отношению к представителям всех религий на Балканах, явно значила в глазах Ротшильдов гораздо больше, чем извилистый компромисс по Болгарии.

Вот почему Лайонел оказывал политике Дизраэли недвусмысленную поддержку. «Как я рад… — писал он в конце марта 1877 г., — успеху патриотической и справедливой политики… Благодаря вашей… твердости и государственным взглядам мы… имеем все основания ожидать, что вскоре сможем поздравить вас с перспективами общего мира». И Натти заверял Монтэгю Корри в своих прочных «турецких симпатиях» ^[173]. В ходе кризиса они регулярно посылали Дизраэли сводки с ценными сведениями, полученными с континента, и предлагали выступить в роли канала для неофициального сообщения с Веной. Так, в августе Дизраэли сообщил королеве, что он «решил проконсультироваться с… Ротшильдами по вопросу» российских шагов применительно к Австрии, относительно нейтралитета Сербии и Болгарии. «Они тесно связаны с Австрией и австрийской императорской семьей. Барон Ротшильд согласился телеграфировать главе семьи в Вене и попросил, чтобы до того, как будут предприняты какие-либо шаги, он получил от графа Андраши подробное заявление по интересующим нас делам… Через два дня они получили ответ… [содержащий информацию], отличную от впечатления, которое тогда было распространено». Ротшильды поддерживали с премьер-министром такие тесные отношения, что другие ключевые дипломатические фигуры — в том числе посол России и сам министр иностранных дел Великобритании — чувствовали себя в изоляции. «Шу. [Шувалов] уверяет л[еди] Д[ерби]: Ротшильды в курсе всего, что происходит, — жаловался Дерби в декабре 1877 г., — даже больше, чем министры: он убежден, что они ежедневно поддерживают сообщение с премьером, слышат обо всех делах и используют то, что узнали, в собственных целях. По сведениям из других источников… утечка тайн кабинета, на которую мы так часто жалуемся, происходит главным образом именно через них: когда л-д Б[иконсфилд] уезжает из Лондона, об этом почти не сплетничают… Ротшильды, несомненно, узнают новости напрямую от него».

Отношения Дизраэли и Ротшильдов не прошли незамеченными для руководства Либеральной партии. «Ротшильды ведут себя чудовищно», — писал Гранвиль Гладстону в августе 1877 г., через три месяца после того, как Гладстон подал свой «Анализ насущных или существенных изменений в заявленной политике правительства ее величества» на рассмотрение в палату общин. Через четыре месяца Гранвиль пришел в ярость, услышав, «что Н. Ротшильд (настоящий… турок) высмеивает мнение Дизи о войне. Он говорит, что турки… у него в руках… и Россия уступит». По мнению Натти, «Дизи не собирается воевать против того, чтобы проливы открыли всем военным судам». Позже он говорил другое историку Дж. Э. Фроуду, которого он безуспешно пытался убедить написать биографию Дизраэли «в соответствии с его (л-да Р.) взглядами». Оглядываясь назад, Натти признавал, «что он (л-д Б[иконсфилд]) принял решение в пользу войны: что это было необходимо для его политики: что королева побуждала его… и что его сдерживала только оппозиция, с которой он сталкивался как в кабинете, так и вне его».

Блефовал Дизраэли или нет, ему повезло. Во-первых, Бисмарк решил не поддерживать Горчакова и Игнатьева, боясь, что слишком большой успех России роковым образом лишит Австро-Венгрию статуса великой державы. Во-вторых, русские споткнулись с военной точки зрения, когда в декабре 1877 г. их наступление под Плевной было остановлено. В-третьих, они перестарались, пытаясь создать новую «Большую Болгарию» по Сан-Стефанскому мирному договору, изменив своему прежнему обещанию уступить Австро-Венгрии Боснию и Герцеговину. Все это значительно облегчило задачу Солсбери, который весной 1878 г. сменил Дерби на посту министра иностранных дел. Заключив серию сделок с Россией (определивших судьбу Бессарабии и Батума), Турцией (которая отдала Кипр Великобритании в обмен на гарантии своих азиатских владений) и Австрией (которой позволили оккупировать Боснию и Герцеговину, а также Новопазарский санджак — регион на границе Сербии и Черногории), Солсбери проложил путь к дипломатическому «триумфу» Дизраэли в Берлине.

Насколько Берлин действительно представлял победу — вопрос спорный. Болгарию разделили на три части: собственно Болгарию, которая получала автономию, Восточную Румелию, которая оставалась под сюзеренитетом Турции, и Македонию, которая вошла в состав Османской империи. Подобное решение не выглядело достаточно долгосрочным; да и Турцию вынудили отказаться от всего, кроме остатков власти на Балканах. Конечно, русские войска к концу 1879 г. были выведены с Балкан, и Дизраэли несомненно восстановил главенство Великобритании в дипломатии по «восточному вопросу». Кроме того, он испытал удовлетворение, поссорив Россию с Германией и Австро-Венгрией. Теплые похвалы, которые Дизраэли получил от Ротшильдов, нельзя назвать совсем неоправданными. Тем не менее неокончательный характер договора менее чем через год подтвердился на Берлинском конгрессе.

В апреле 1879 г. хедив распустил «международное» правительство, которое, как и следовало ожидать, не пользовалось популярностью у египетских налогоплательщиков. В результате новые облигации, выпущенные Ротшильдами, резко упали в цене. Часто предполагают, что именно тогда Натти согласился с доводом Риверса Уилсона о «немедленном удалении вице-короля с помощью фирмана, данного Портой, поддержанного великими державами, и в то же время назначении на этот пост его старшего сына», Тауфика-паши. Но Натти высказался против предложения о приостановке займа 1877 г., который, как считал бывший министр, поможет пережить вынужденное отречение; он заявил, что он и его французские кузены «решительно возражают против предложения Уилсона отменить заем, что они считают весьма бесчестным поступком». И снова против цели, к которой они стремились, едва ли мог бы возразить Гладстон: согласованные действия в союзе с другими заинтересованными державами, чтобы сместить Исмаила-пашу и заменить его Тауфиком-пашой. Однако скоро всплыли на поверхность старые конфликты между интересами различных кредиторов. Естественно, первым приоритетом Ротшильдов было восстановление надежности их облигаций 1877 г., чего не разделяли держатели более ранних египетских ценных бумаг. Добиться согласия австрийского и греческого правительств на компромисс, по которому ограждались земельные владения, под залог которых Ротшильды предоставили заем, не задевая интересы других кредиторов, удалось лишь в декабре 1879 г. Тем не менее новый режим — фактически под контролем новой ликвидационной комиссии, власть в которой принадлежала Англии и Франции, — оказался почти таким же кратковременным, как и предыдущий. Через несколько месяцев система «двойного контроля» развалилась и больше не восстанавливалась.