Оленька, здоровая и полнокровная, стала худеть, болеть, у нее выпали волосы, и ей пришлось носить парик, который однажды на балу слетел с головы. Но что поделаешь? Брак священен. «Супругов» отправили за границу лечиться, послав вместе с ними, для удобства жизни, штат фрейлин, секретарей и слуг в количестве семидесяти человек. Он, Николай, не жалел денег для счастья родных.
Но и там продолжалось то же самое. Хуже того. В Карлсбаде принц Ольденбургский закатывал невиданные кутежи с давним приятелем, английским королем Эдуардом VII. А у Ольги Александровны забродила кровь. Она познакомилась с рыжим английским лейтенантом – моряком Томом Джеймсом, мечтала убежать с ним. Но куда там! За ней неусыпно следили.
Спустя два года, в Павловске, она встретила высокого красивого офицера лейб-гвардии Кирасирского полка Николая Куликовского, самого невзрачного происхождения дворянина. Влюбилась без памяти. Православная, искренне верующая Ольга Александровна сразу же рассказала о своей любви мужу, а затем и брату-самодержцу, попросила развода и разрешения снова выйти замуж.
Опять неровня! Скандал… Пришлось запретить сестре даже думать о разводе. Ну, хотя бы еще лет десять. И сестра покорно согласилась с этой медленной казнью.
Да, Николай иногда умел быть непреклонным. Особенно в собственном доме, который то и дело сотрясали ссоры и перепалки, доходившие до взаимной ненависти. Нашептывали, науськивали, жаловались, доносили. Просто-таки посыпались на голову самодержца морганатические браки. Мужчины императорской крови связывались с недостойными женщинами, разведенками.
Когда дядя, родной брат отца Павел Александрович, командовавший Гвардейским корпусом, долгое время бывший безутешным вдовцом, уехал за рубеж с одной из таких женщин с намерением тайно обвенчаться в какой-нибудь захолустной православной церкви, для предотвращения этого недостойного брака задействовали почти весь штат лучших резидентов. Сыщики и глубоко законспирированные в зарубежье агенты бросили государственные дела, забыли о террористах… И все равно не углядели за влюбленной парой!
Детей дядюшки от первого брака, мальчика и девочку, отдали на воспитание Сергею Александровичу, тому самому, которого через несколько лет взорвет Каляев. Несмотря на то что этот дядюшка, московский генерал-губернатор, отличался теми же наклонностями, что и герцог Ольденбургский.
Император понадеялся на то, что детей воспитает в надлежащем духе жена генерал-губернатора, великая княгиня Елизавета Федоровна, родная сестра императрицы, женщина набожная, благотворительница. Увы, много позднее Николай Второй узнает, что мальчик Дима, великий князь Дмитрий Павлович, пойдет по стопам «воспитателя».
Учудил и родной брат самодержца Михаил: тайно, в Вене, обвенчался с разведенной женой некоего капитана Вульферта. Пришлось выслать его в Лондон.
Распадался, распадался дом накануне своего славного трехсотлетия! Лишь он, император, являл собой пример стойкости. Была, правда, и у него некогда любовница: как же без этого! Известная балерина, капризная красавица. Ей поставили особняк в лучшем районе столицы, обеспечили, задарили, чтобы благородно прервать отношения после законного брака с настоящей принцессой из славной земли Гессен-Дармштадт, по крещении ставшей Александрой Федоровной. К несчастью, «голубая кровь» принцессы несла в себе страшную для наследников мужского пола болезнь – гемофилию, но об этом императору не сказали, а он и не задумывался, здорова ли будущая жена. Не наводить же справки через агентов: неприлично.
Соблюдение приличий – вот что было главным для императора. Так родилась трагедия – и его семьи, и всей России. Так предопределилось и появление Распутина.
Но того, что случится с Россией, тогда Николай Второй предвидеть не мог.
После подавления бунта в Севастополе и ареста Шмидта, после разгрома баррикад в Москве преданными семеновцами волнения как будто пошли на убыль. Снова задымили трубы заводов, страна встала на путь ускоренного экономического развития. Правда, пришлось взять новые займы у французских республиканцев, у правительства, куда уже пробрались злорадствующие социалисты, выслушивать на встречах «Марсельезу» с ее призывом сбросить ненавистных тиранов…
Но унижение стоило того. Промышленники зашевелились, а рабочие были довольны немалыми прибавками жалованья и сокращением трудового дня.
Однако первое же заседание только что избранной Государственной думы, нового российского парламента, преподнесло сюрприз: несусветную пустопорожнюю ругань в адрес Романовых и правительства, призывы «скинуть!». Говоруны дорвались до трибуны, их слава стала затмевать славу террористов.
Не оставалось ничего другого, как разогнать Думу. Избрать новую. Впрочем, такую же. Газеты, почувствовав волю, с явным удовольствием печатали вольнодумные речи депутатов. Тиражи выросли мгновенно. Читать газеты стали даже на селе. На сходках.
Промышленность развивалась. А село не переставало бунтовать.
Крестьянство – не шутка. Пять шестых населения. Океан. Правительство растерялось, да и Романовы тоже. Император искал человека, который мог бы навести порядок, на которого можно опереться, коль сам не дюж.
И такой человек нашелся. Один на всю Россию. Бывший ковенский, а потом саратовский губернатор Петр Аркадьевич Столыпин, отличавшийся большим и твердым умом, исключительной смелостью. Во время крестьянских возмущений он выходил прямо к толпе, не однажды смотрел в дуло револьвера и своей решимостью укрощал отчаянных бунтарей. В губернии приказал: «Не стрелять». Погасил пламя без жертв. А жандармского полковника за то, что тот вопреки предупреждениям не шевельнул и пальцем, чтобы предотвратить покушение на воинского начальника Сахарова (генерал был убит наповал), за шиворот выбросил из присутственного здания.
Столыпин отважился заявить, что он не против уничтожения больших имений в Центральной России и Поволжье, так как они не дают никаких доходов, товарного продукта и их хозяева давно ведут паразитический образ жизни, мирясь с низкими урожаями. Крестьянам же обещал землю и деньги на переезд в богатую угодьями Сибирь, на первое время освобождение от налогов. Ему поверили.
Разумеется, Петр Аркадьевич, став министром внутренних дел, а вскоре и премьером (ежели на французский лад), не всегда был мягким, сговорчивым. На юге, в Новороссии, где помещичьи латифундии приносили значительную прибыль, можно сказать, кормили страну, карательные войска, если им оказывали вооруженное сопротивление, расправлялись с бунтовщиками на месте. Там, где анархисты успели раздать крестьянам оружие и подбить их на поджоги и погромы, казаки и пехотные части, оставшиеся верными присяге, не церемонились. И пушки подтягивали. С картечными зарядами.
Вскоре вся Россия оказалась в ежовых рукавицах Петра Аркадьевича. Дела арестованных рассматривали военные суды. При подавлении мятежей было убито и повешено 26 тысяч бунтовщиков. Виселицы называли «столыпинскими галстуками». Еще больше было приговорено к каторге.
Впрочем, революционеры отвечали не менее грозными карами. Одной из первых в качестве отмщения была казнь генерала Мина, командира лейб-гвардии Семеновского полка, подавлявшего восстание в Москве. Миловидная девушка, прогуливаясь по перрону вокзала, выстрелила ему в спину, в упор. Затем убили адмирала Чухнина, который, командуя Черноморским флотом, подавил мятеж Шмидта. Наконец, от пули террориста пал и сам Столыпин, так и не успевший завершить начатые реформы. Его невзлюбили обе императрицы – вдовствующая и настоящая – за то, что на его фоне Николай выглядел тряпичной куклой, ряженым на бесчисленных церемониях.