Измена не сделала ее его рабыней.
Понимала она и то, что освободиться из домашней тюрьмы довольно просто. Когда он уходит на работу, в ее распоряжении целый день, чтобы выкрутить из двери замок, хоть она не слесарь, но за десять часов как-нибудь справится с этой задачей.
Можно выйти на балкон и кричать… Просто кричать, привлекая внимание людей.
Если это не получится, то затопить соседей снизу. Прибегут как миленькие, а в присутствии посторонних людей муж не осмелится ни к чему ее принуждать.
В общем, путей к свободе много, но цена ее слишком высока, и заплатить придется отцу.
Войдя во вкус, Никита стал сильно придираться к быту, прямо как офицер царского флота. Лариса смутно вспоминала, что в какой-то детской книжке читала, как «их благородия» на кораблях проверяли чистоту палубы носовым платочком. Если на нем оставались хоть малейшие следы, то матросов секли розгами. Видимо, Никита тоже читал это произведение, потому что вел себя точно так же. Вернувшись с работы, первым делом проверял, нет ли где пылинки или соринки, и, найдя ее, тыкал Ларису носом, как напрудившего щенка. Но когда он потребовал завести белоснежную тряпку для вытирания ног на входе в квартиру, Лариса испугалась. Она поняла, что, распробовав власть и вседозволенность, Никита уже никогда не пресытится ею и будет придумывать все более и более сложные задания.
Как только Никита подключил телефон, она принялась звонить родителям. Лариса думала, что придется с боем отстаивать свое право на разговор с ними, но муж вдруг широко улыбнулся и сказал, что давно пора хорошей дочери дать о себе знать.
Трубку взяла мама.
– Лариса? – голос был холоден и сух. – Что-то случилось?
– Мама, я просто соскучилась…
– Прости, но мы с отцом еще не готовы с тобой разговаривать, – отчеканила мама, – после того, что ты натворила.
– Мама…
– Своим поведением ты оскорбила всю нашу семью и семью твоего мужа.
– Да, я очень виновата, – промямлила Лариса.
– Я надеялась, что ты понимаешь, насколько мы с отцом шокированы твоим проступком, и у тебя не хватит наглости нам звонить как ни в чем не бывало. Откуда в тебе это? Хамство, распущенность, безответственность! Мы тебя не так воспитывали!
– Мама, пожалуйста! Позови папу, мне очень нужно с ним поговорить!
– Ты нанесла ему такой удар, что он не в силах даже слышать о тебе, хоть это ты должна понимать! Никита – очень великодушный человек, что простил тебя, но от нас с отцом ты не можешь этого требовать.
– Я и не требую, мама, но мне нужна помощь.
– Лариса, постарайся исправиться и жить более достойно, чем ты жила до сих пор.
В трубку полетели короткие гудки.
Никита, глядя на нее, широко ухмылялся, и Лариса стиснула кулачки. Все что угодно, но он не увидит ее слез.
В сущности, она и не думала, что разговор пойдет как-то иначе, просто понадеялась на чудо.
Всегда так было. Любой проступок делал ее невидимкой для родителей.
Наверное, и с Никитой так же, вдруг подумала она почти с сочувствием. Чуть что не так, где-то оступился, не подумал, тебя сразу низводят в положение раба, и приходится очень постараться, чтобы вернуться в роль любимого сына. Вот он теперь и изгаляется, вымещает на ней детские свои обиды.
Странная поговорка «за нечаянно бьют отчаянно» почему-то сделалась девизом жизни граждан, особенно в семейных отношениях.
Даже удивительно, все понимают, что, когда тебе на ногу в автобусе наступил какой-нибудь амбал, то сделал он это неумышленно, и простого извинения бывает совершенно достаточно. Воспитанный человек улыбнется – «ничего страшного», хам рявкнет «разуй глаза», но чтобы оступившегося пассажира избили всем автобусом до полусмерти, нет, такое происходит крайне редко.
А в отношениях между близкими людьми сплошь и рядом. Случайно человек неловко повернулся, немножечко уколол, не со зла, а просто не заметил, а может, иначе и пройти было нельзя, а ты сам выставил ногу в проход. Но даже мимолетную боль нельзя прощать родным, а детям так и вовсе непедагогично. Необходимо отмудохать как следует, чтоб знал, «чтоб в следующий раз неповадно было».
Она обернулась. Муж вышел из машины и, прислонившись к капоту, как делают герои иностранных фильмов, курил и внимательно на нее смотрел. Сегодня он вывез ее в парикмахерскую, чтобы она остриглась под мальчика, совсем коротко, почти под ноль. Его всегда раздражали ее длинные волосы, но Лариса делала вид, что принимает его требования за шутку, и раньше ему приходилось терпеть. А теперь он может приказывать, потому что она изменила.
Наверное, он хотел бы, чтобы она наголо побрилась, но этот эксцентричный поступок привлечет ненужное внимание ленинградской элиты.
В любой момент может возникнуть прием или торжественное собрание, куда по протоколу следует явиться с женой, и ее лысый череп произведет нездоровую сенсацию.
Интересно, что будет, если она сейчас побежит?
Лариса улыбнулась, представив себе эту картинку. Через двести метров расположена станция метро, там есть комната милиции. Просить помощи у ментов – дело, конечно, безнадежное и даже опасное. Так она сыграет на руку мужу. Она – растрепанная, запыхавшаяся и небрежно одетая тетка (Никита не позволил ей выйти из дома в приличном виде) – и заботливый супруг. «Ах, ах, моя дорогая жена не-здорова, она постоянно убегает, я так боюсь, что снова начинается обострение».
И все. Приезжает психиатрическая перевозка, и Ларису с песнями отправят в Скворцова-Степанова. Мама сразу приедет с апельсинчиками, утешит, расцелует свою любимую доченьку, которая, о радость, оказалась хорошая, не изменяла мужу, а, слава богу, просто рехнулась.
Нет, если удирать, то ни у кого не просить помощи.
Только ответственность перед родителями держит крепче любых капканов.
Она вошла в салон. Обычно Галина Адамовна поднималась ей навстречу, но сегодня просто крутанула кресло. Оказывается, грань между подобострастием и пренебрежением очень тонка, почти неуловима.
Поджав губы куриной гузкой, парикмахерша быстро щелкала ножницами. Наверное, с таким лицом после войны стригли нацистских шлюх. «С другой стороны, – весело подумала Лариса, – тоже она устала перед нами всеми пресмыкаться, а когда появляется шанс побаловать самолюбие, грех не воспользоваться им».
И все равно хорошо, что она не промолчала на суде.
* * *
Как всегда в важные моменты жизни, Ирине казалось, что это происходит не с ней и не по-настоящему.
Из зеркала на нее смотрела незнакомка в платье, про которое сестра сказала, что это цвет шампань.
Поскольку у нее это был второй брак, то пришлось удовольствоваться районным загсом, и, в общем, слава богу.
Церемония прошла без ненужной помпезности, но тепло и душевно.