Дикие цветы - читать онлайн книгу. Автор: Хэрриет Эванс cтр.№ 72

– У меня есть Дафна.

– Не думаю, что Дафна вам поможет, если нападут немцы.

Дафна подняла голову от «Унесенных ветром» – роман одолжила ей жена викария.

– Дина хочет для тебя только самого лучшего, Энт…

– Тони. Пожалуйста, Дина… – Но его двоюродная бабушка уже напевала какую-то мелодию, словно его здесь и не было.

И тем не менее не все было так уж плохо. Пришло лето, и Энт все чаще слышал, что Британия впервые оказывает серьезное сопротивление врагу и что, возможно, есть даже шанс на победу.

Годы спустя он попытается объяснить своим детям, что исход войны оставался неизвестным многие месяцы и даже годы и что все они ожидали, что в любой момент битва за Британию может быть проиграна или что бомбежки нанесут такой урон, что страна больше не сможет обороняться. Они ему не поверят.

– Не будь глупеньким, папа, битва за Британию окончилась нашей славной победой, – деловым тоном проинформирует его Бен.

– Да, но лишь потому, что мы были на волосок от поражения, – возразит ему Тони.

– Это очень непатриотично. Мисс Бил говорит, что патриотизм помог нам дать отпор Гитлеру и победить в войне, – со знанием дела заявит Бен.

Тони промолчит. Он не сможет объяснить девятилетнему мальчик ужас, который он испытывал, когда над головой пролетали самолеты. Он не сможет рассказать, как каждый раз гадал, не станет ли очередной воздушный налет последним в его жизни. Или о голоде и мучительных, непрекращающихся снах о еде. Или о холоде – постоянном, пробирающем до костей. Или о жутких кошмарах, в которых он снова и снова переживал смерть родителей. Или о том, как однажды он спросил Дину: «Мы же не победим, правда?», а та ответила: «Не знаю, Энт, дорогой. Боюсь, что для нас все уже кончено»…

И тем не менее ночные налеты стали реже, хоть и ненамного. Немцы терпели поражение в СССР – ходили слухи, что они не смогли взять Сталинград и армия пришла в плачевное состояние еще до того, как наступила русская зима. К боям с фашистами присоединились американцы – еще не воевавшие, а потому полные сил. С наступлением лета страна перешла на двойное летнее время, чтобы у людей появилось больше свободного времени вечером, и от этого в миллионах душ воскресла надежда – ее сладким ароматом пропитался воздух, а вкусом – даже скудный военный паек. Многие из эвакуированных медленно потянулись назад в Лондон.

Самым большим событием лета стала пьеса, которую собирался поставить преподобный Гоудж. Драматический кружок деревни пострадал от военных действий и почти распался – в прошлом году сельский клуб, в котором проходили поминки, свадьбы, репетиции церковного хора, собрания Гайдовского движения и драмкружка, обстрелял низко летящий «Мессершмитт», после чего загорелся и сгорел дотла. Теперь же преподобный Гоудж со свойственным ему энтузиазмом решил, что ради блага всех жителей следует возродить кружок. Он собирался поставить «Сон в летнюю ночь».

Сцену построили из досок, которые прибило к берегу, и ящиков из-под пива, пожертвованных деревенским пабом. Июль в том году выдался неестественно жарким, безветренным и влажным. В труппу вошли участники всех возрастов, разнородная компания из эвакуированных и местных жителей – либо непригодных для фронта, либо слишком старых для работы. И все же Энт был очень польщен и удивлен, когда узнал, что ему дали роль Ника Боттома.

– Мне же только четырнадцать, – слабо запротестовал он.

– Нам не хватает мужчин, дорогой, – быстро ответил викарий. – Тебе четырнадцать, но выглядишь ты на все двадцать, а твой голос просто великолепен. Роль Боттома – ключевая во всей постановке. Ты прекрасно справишься. Представь, что разыгрываешь одну из тех пьесок, что ты ставил на крыльце.

Позднее он снова сыграет Боттома, и Лизандра, и Оберона, и зрители станут восторженно ему аплодировать. Поработает он и режиссером, но ничто не будет иметь для него такого значения, как постановка в саду у викария. Он запомнит ее на всю жизнь, запомнит все детали, которые другие позабудут. Запомнит голову осла, изготовленную из старой коричневой диванной подушки, запомнит запах грима, пота и влаги, трепет, который он испытывал перед перевоплощением в совершенно иного человека – болвана, похотливого дурака, избавившегося от грусти и потерянности. Новый чувственный опыт вызовет у него почти что наркотическое привыкание, с одним лишь недостатком: на протяжении трех вечеров ему придется притворяться, что он влюблен в Джулию Флэтчер, игравшую Титанию.

Тем летом Джулия стала выглядеть еще взрослее – теперь она декламировала поэзию, нарядившись во множество слоев пышной полупрозрачной одежды, рано утром прогуливалась по холмам, собирала цветы, давала им имена и тут же сочиняла про них стихи. Она всегда здоровалась с ним и пыталась завлечь к себе домой на чашечку чая или на велосипедную прогулку. Энта это смущало. Она вела себя назойливо, несмотря на свой милый естественный смех и на то, что всегда делилась сэндвичами. Дина говорила, что жить с Алистером Флэтчером – задача не из легких.

– Она еще молода. Все примеряют на себя разные образы прежде чем решат, кем станут. Кому какое дело, что она носит длинные платья и взмахивает руками, притворяясь Верной Нимфой? Она это перерастет. Она не приносит никому вреда. Лично я думаю, что она милая девушка.

Йен, брат Джулии, был еще хуже. Он выскакивал, словно чертик из табакерки, в самые неподходящие моменты. Казалось, что он все время следит за Энтом своими глазами-щелочками с нависающими веками. Кроме того, он постоянно задавал странные вопросы вроде: «Твоя тетя рада, что теперь живет с этой ее подругой? Ну, с этой Дафной? А? Ты меня слышал, Уайлд?»

После каждой репетиции Энт старался уйти как можно быстрее, чтобы избежать необходимости идти домой с ними. Между Алистером Флэтчером и тетей Диной поддерживался миф о том, что их подопечные прекрасно ладят. Если не получалось сбежать достаточно быстро, он оставался до тех пор, пока они не уходили, беседовал со старушками, помогавшими с постановкой, или с викарием, а потом помогал убирать декорации. Ему нравились старушки и нравился викарий. Энт любил мягкое спокойствие деревенской жизни и чувство общности, сплотившее людей в эти непростые дни. Иногда кто-то из жителей делился с ним куском торта, или тепло целовал его, или рассказывал ему историю из детства его отца.

Однажды вечером, когда он в сумерки шел домой, до этого мило пообщавшись с парой старушек, изготавливавших его костюмы, удача отвернулась от него. Внезапно прямо перед ним возникла Джулия Флэтчер, до этого явно просидевшая в засаде не менее получаса. Не давая ему опомниться, она втащила его в придорожные заросли.

Энтони попытался вырваться из зарослей плюща, образующего живую изгородь, но она крепко схватила его за плечо.

– Эй! Отпусти, – взмолился он, стараясь оправиться от шока, испытанного при таком дерзком похищении, которое, ко всему прочему, совершила девчонка. Беспокоило его и кое-что другое – а именно предстоящее наступление ночи. «Скоро стемнеет. Нам нужно вернуться до темноты», – хотел он втолковать ей, но промолчал.