Дикие цветы - читать онлайн книгу. Автор: Хэрриет Эванс cтр.№ 4

Корделия: любит кого-то в школе по имени Джейн, Чудо-женщину и группу ABBA.

Бенедикт: любит «Роллинг Стоунз» и «Дженнингс». И корабли.

Оба любят: фильм «Книга джунглей» и «Эта мамаша и вполовину не такая горячая».

Потом стало тихо, и они уснули. Я даже не заметила, что уже девять тридцать, пока не посмотрела на часы. В школьные дни мы ложимся в восемь. А когда каникулы, я делаю что хочу. Когда я рассказала девчонкам в школе, что не сплю допоздна, они чуть не лопнули от зависти. Я не стала говорить им о том, что на самом деле ненавижу так делать, или о том, что отец часто оставляет меня одну.

Интересно, как бы мне стать одной из них.

Миссис Уайлд: оставить ей подарок, например, какие-нибудь цветы. В прошлом году она понюхала жимолость за домом и сказала мне, что та чудесно пахнет. ** Ничего не делать – жимолость уже есть.**

Мистер Уайлд: поговорить с ним о Шекспире, потому что он актер и играл в пьесе «Макбет» в том году.

Корделия: показать Синди, которую мне подарила тетя Джулс. На ней теннисная юбка и кроссовки и шерстяная кофта с голубой и красной оторочкой. На Синди, конечно, не на тете Джулс.

Я смотрела, как они едят и как Алтея гладит по голове своего сына, как будто по-настоящему любит его, и нюхала запахи их хорошей еды, когда вдруг подумала о чем-то важном. Мне ведь разрешено заходить в дом этим летом! Это лето будет просто классным. Летом я стану одной из них. Тетя Джулс обрадуется, когда я скажу ей. Она вернулась из Австралии, чтобы присматривать за мной. Конечно, лето, которое я провожу здесь, оно для того, чтобы я была с отцом, но я это ненавижу, потому что он бросает меня одну и бьет меня, больно бьет, и он такой противный, когда рассердится. Так что, если бы я подружилась с Уайлдами, мне бы не пришлось его видеть. А в конце лета я заклею эту тетрадь клейкой лентой, и никто не сможет ее прочитать, даже если найдет.

Ох, вот это планы у меня. Но иногда я так устаю быть мной и все равно рада, что все это записала. Теперь я хочу отдохнуть.

III

Конечно, рано или поздно ей все равно бы пришлось платить по счетам прошлого, но то, что в итоге произошло, было подобно грому среди ясного неба. Минули дни, прежде чем Корделия Уайлд поняла, насколько странным выглядело то обстоятельство, что перед тем, как раздался телефонный звонок, она снова исполняла «Мессию»-ораторию, которую пела в день смерти отца: она всегда напоминала о нем. Отец любил это произведение так же, как и она, и еще долгое время ее сердце сжималось болью, когда до ушей доносились нежные, робкие вступительные аккорды первой арии. «Утешайте, утешайте народ Мой».

Завершающие аккорды мелодии растаяли, двери церкви распахнулись, позволив легкому ветерку загородной летней ночи нарушить церковный покой, и последний прихожанин, хромой, страдающий артритом старик, прошаркал со своего места к выходу, где все еще толпились пожилые люди, одетые в тонкий хлопок, тусклый лен и мятые блузки с цветочным принтом-типичный летний дресс-код среднего класса в Англии. Когда хористы ретировались в сторону придела, чтобы переодеться и почесать языками, Корделия принялась теребить клейкую ленту на рваной партитуре, игнорируя многозначительные взгляды, оттягивая момент, когда ей придется вернуться в ризницу, снять с себя концертную одежду и снова стать собой. Она не хотела уходить, не хотела бродить по тихим улочкам, залитым светом огромной августовской луны-серебристо-золотого шара в чернильно-синем небе, – не хотела чувствовать в воздухе аромат уходящего лета. Она искренне ненавидела это время года.

Подошел дирижер, субтильный молодой человек по имени Уильям. Корд подняла голову и улыбнулась ему, указав на ноты и клейкую ленту.

Он мгновение наблюдал за ней, а потом сказал неловко:

– Спа… спасибо, Корделия.

Жалость или смущение скользнули в его словах. Она знала, что он нервничает, так как отныне прекрасно понимает, почему именно ему так легко удалось затащить некогда знаменитую Корделию Уайлд на концерт своего небольшого провинциального хора. Все это не было новостью для нее: в последнее время так заканчивались все концерты.

– Это… Это был прекрасный вечер.

Корд оторвала последний кусочек скотча от корешка партитуры.

– Большое спасибо и вам, Уильям. Ну ведь это «Мессия», не так ли? Что может пойти не так с «Мессией»?

– Хм. Точно.

– Мой отец раньше притворялся трубой, – неожиданно добавила она. – Ну, знаете, из «Ибо вострубит». Я пела, а он был трубой, понимаете? – Она принялась изображать игру на трубе, а дирижер безучастно смотрел на ее манипуляции.

Каждое Рождество они с отцом проводили вместе, сидя на диване в гостиной Ривер-Уок, их дома в Туикенеме, где блики от Темзы играли на желтых стенах. Потрескивание огня, влажный, сладкий запах каштанов. Из папы получалась отличная труба. Он вообще много чего умел делать отлично: чинить воздушного змея, заклеивать пластырем разбитое колено, взбегать по стене и переворачиваться… «ЛИКУЙ, АНЖЕР!..».

Мысли снова ускользали от нее-в последнее время это происходило все чаще.

Уильям вежливо улыбнулся.

– Некоторые члены хора-любители оперы и помнят вашу графиню в «Женитьбе Фигаро». Ваше присутствие здесь-настоящая честь для нас.

– Это очень мило, – ответила она вежливо.

– Я бы так хотел это увидеть… – Он сделал паузу. – Впрочем, все было так давно, и люди, наверное, уже ужасно надоели вам своими расспросами… – Тут он резко оборвал себя, а его глаза за очками выпучились. – Простите, я имею в виду…

Корд засмеялась.

– Ты имеешь в виду, я стара и вышла в тираж, а твои хористы помнят меня еще до того, как мой голос испортился.

Уильям пришел в абсолютный ужас.

– Нет, нет, Кор… Корделия. – Он запинался, а его лицо приобрело явственный оттенок спелой сливы. – Уверяю вас, это не так.

– Я просто шучу, – мягко прервала его она. Безусловно, именно это он и имел в виду, но только так, только шутя, она могла справиться с подобными нынешнему моментами, с сильной, острой болью, которую чувствовала в груди, когда позволяла себе вспомнить, хоть даже и на минуту, каково это – открывать рот и изливать в мир божественные, восхитительные звуки. Когда-то давно она владела этим искусством. Много-много лет назад, в совсем другие времена.

– Мне понравилось с вами петь. У вас отличный хор. – Возникла неловкая пауза. – Теперь извините, что упоминаю о презренном металле, но как мы поступим? Мне отправить вам счет?…

Он кашлянул.

– Нет, нет, у нас есть ваши данные, секретарь заплатит вам, как только будут обработаны кассовые сборы.

– Конечно. Чудесно! – Она услышала порицание в его голосе, но ей давно уже не было стыдно: когда нужны деньги, приходится гоняться и за такой мелкой сошкой, как провинциальный хор. Недавно ей вообще отказывались платить-хормейстер даже оставил издевательское голосовое сообщение, в котором говорилось, что она не должна была соглашаться на концерт, зная о состоянии собственного голоса. Корд позвонила в Союз музыкантов, и деньги ей отдали, хотя и без особой любезности. Как ни жаль, но она уже давно миновала ту точку, в которой могла позволить себе ждать оплаты. Триумф графини Альмавивы состоялся двадцать шесть лет назад, и самое большое, на что она могла рассчитывать сейчас, помимо преподавания, – это концерты каждые несколько недель, которые приносили ей достаточно средств, чтобы покупать еду и оплачивать счета. Хотя даже так денег едва хватало.