Этому способствовала любовь к Бонакорсо Джелинеско, камергеру его святейшества. Красавец камергер отыскал в ее душе какие-то неведомые до сих пор уголки, тронул молчавшие струны. Бонакорсо знал, что ее любовь может стоить ему жизни, но это только усиливало его страсть.
Лукреция внимательно разглядывала свое отражение.
Она знала, что красива, удивительно красива, что ни один мужчина не может устоять перед этими глазами, зелеными, как море в полдень, перед этими волосами, золотыми, как полдневное солнце. Но ей до сих пор собственная красота не приносила никакой радости.
И только теперь, после встречи с Бонакорсо, она поняла, что красота – это дар Божий…
Внезапно сердце Лукреции защемило, и едва слышный внутренний голос проговорил:
– Ему грозит смерть! Твоему Бонакорсо грозит смерть!
Лукреция вскочила, отбросила зеркало, побежала к выходу из своих покоев – туда, где только что простилась с Бонакорсо.
Лукреция быстро шла по коридору и почти столкнулась с двумя слугами, которые несли на носилках накрытое плащом тело.
– Стойте! – крикнула она и сдернула край плаща.
– Не нужно, мадонна… – запротестовал один из слуг. – Его сиятельство будет недоволен…
Лукреция не слышала его. Перед ней было лицо Бонакорсо. Прекрасное лицо с тонкими, изящно изогнутыми темными бровями. Лицо, которое она столько раз целовала. Карие глаза его были закрыты, как будто Бонакорсо мирно спал.
Лукреция побледнела, отступила к стене. Она едва не потеряла сознание.
Вдруг совсем рядом раздались быстрые шаги, из-за поворота коридора появился брат. Увидев Лукрецию, он сложил губы в злую, надменную улыбку и проговорил:
– Что-то, сестрица, ты бледна? Нездорова или плохо спала сегодня? Тебе нужно больше спать и чаще бывать на воздухе. Отчего бы тебе не погулять в саду?
– Не беспокойтесь, господин мой брат… – проговорила она, едва шевеля помертвевшими губами. – У меня всего лишь обычное женское недомогание.
– А, это хорошо. – Цезарь снова усмехнулся. – Значит, ты хотя бы не беременна, как в тот раз!
– Как можно, господин мой брат… – пролепетала Лукреция, едва держась на ногах. – Вы позволите мне удалиться?
– Кто же тебе мешает? Ты знатная дама и можешь делать все, что захочешь! Все, что захочешь! – повторил Цезарь и закрыл плащом лицо Бонакорсо.
– Ну что же ты опаздываешь? – Людмила не сразу узнала Веру в зеленой хирургической униформе и шапочке, низко надвинутой на лоб. – Вот смотри, пойдешь в левое крыло, там платная клиника, фамилия доктора тут указана. Заплатишь в кассу сколько нужно, там же тебя направят на анализы и УЗИ.
– Постой! – Людмила замялась. – Вот тут у меня еще…
Она протянула Вере пакет с анализами Антона.
– Ты не могла бы… разобраться, что это все значит? Мне бы только понять…
– Хорошо. – Вера схватила пакет, – отнесу приятелю в лабораторию, он посмотрит. Встречаемся через два часа в ресторанчике, вон там, через дорогу. Обед с тебя, подруга! – И Вера умчалась.
Доктор быстро установил: беременность шесть недель, все в порядке, пол ребенка выяснится через месяц или два, когда будет первое УЗИ. Но от себя неофициально заметил, что, скорее всего, будет девочка, есть некоторые признаки.
«Разумеется», – подумала Людмила, она пока не решила, как к этому факту относиться. Нужно привыкнуть.
На улице сильно потеплело. Дождя не было, выглянуло неяркое осеннее солнце, и небо голубело, как летом. В больничном саду золотились еще не полностью опавшие клены, на фоне синего неба краснели кисти рябины. Людмила представила, как идет с коляской по такому же осеннему парку, светит неяркое солнышко, все вокруг дышит тишиной и покоем. В коляске спит ее крошечная дочка. Вот она пошевелилась и открыла глазки – такие же удивительно зеленые, как у нее, как у всех женщин ее семьи. Тете Аглае нужно сообщить, пускай порадуется. И назвать обязательно на «Л» – Лариса, Любовь… Нет, лучше Лилия, такого имени в роду еще не было…
– Все будет хорошо! – сказала себе Людмила и заторопилась на встречу с Верой.
Снова она опоздала, Вера ждала ее за столиком. Форму она сняла и была в джинсах и том же свитере, который помнила Людмила.
– Спагетти будешь или пиццу? – спросила она. – Давай одну пиццу большую на двоих?
Людмила прислушалась к себе и поняла, что ей хочется пиццы – чтобы соус острый, огурчики маринованные, колбасы много… Вот уж никогда раньше такого не ела!
Пока готовили пиццу, Людмила рассказала о своих новостях.
– Что ж, поздравляю… – протянула Вера, – а ты, я вижу, не рада?
– Понимаешь… все так сложно…
– Ладно, а вот это чье? – Вера положила перед ней бланки анализов. – Кто такой Касаткин А. К.?
– Это мой муж… бывший… то есть покойный…
– Ясно, что покойный, – проворчала Вера, – по анализам все ясно… Ты ничего не хочешь мне рассказать?
– А ты? Ты выяснила что-нибудь?
– Ладно. – Вера тряхнула головой. – Если не хочешь говорить, то не надо, у меня своих забот хватает. Но вот что мне сказал мой приятель, а он, Женька, человек знающий и ответственный, зря болтать не будет, я ему доверяю. Значит, эти анализы говорят о том, что в организме больного был яд.
– Мышьяк? – Людмила вспомнила детективы Агаты Кристи, где всех жертв травят мышьяком или цианистым калием.
– Нет, конечно, отравление мышьяком сразу бы заметили! – отмахнулась Вера. – Это, знаешь, студент-первокурсник в момент определит. Это очень сильный яд органического происхождения. Вырабатывают его так называемые серые древесные лягушки. – Вера заглянула в свои записи и произнесла длинное латинское название: – Hylambatis Africanus. Так вот у этих лягушек в определенный период времени, а именно брачный, такая специальная железа на спине вырабатывает яд. Очень сильный. Один из самых опасных ядов. Живут эти серые лягушки исключительно в Южной Африке.
– И какое отношение эти лягушки имеют к моему мужу? – Людмила не чувствовала ничего, кроме удивления.
Она уже смирилась с мыслью о смерти Антона, к тому же потом произошло столько событий, что никаких эмоций не хватит.
– А вот это я могла бы спросить, – спокойно ответила Вера, – но не стану. Не мой больной. Скажу одно: случайно этот яд никак не мог попасть в организм. Это тебе не цветочки, которые у любой бабки в палисаднике растут, знаешь, такие синенькие? Сапожки называются…
– Да не знаю я, в жизни в деревне не была! – рассердилась Людмила. – Меня все больше по курортам да санаториям возили…
– Тогда конечно, – хмыкнула Вера, – в общем, яд этот характерен еще тем, что он замедленного действия. То есть человек первое время ничего не ощущает, потом легкое недомогание, на которое не обращает внимания – мало ли, простуда или съел что-то не то…