Машины как я  - читать онлайн книгу. Автор: Иэн Макьюэн cтр.№ 71

Мы были мужем и женой, снова вместе в нашем странном обиталище из двух квартирок. Мы были настроены отпраздновать это. Чего ради мы жевали сухие сырные сэндвичи за ветхим сараем, когда здесь нас ждало вино, любовное уединение и курица в морозилке? На следующий день мы позвали друзей на вечеринку. А потом целый день спали и прибирались, а потом опять спали. После этого я засел за компьютер, чтобы заработать денег, но не очень преуспел. Миранда привела в порядок свою академическую работу и отправилась в университет для повторной регистрации на курс.

Она продолжала изумляться свободе: личному пространству и относительной тишине, и даже таким мелочам, как возможность спокойно переходить из комнаты в комнату, открыть гардероб и найти нужную одежду, пойти к холодильнику и взять, что ей нужно, без труда выйти на улицу. Впрочем, после бюрократической волокиты колледжа восторг Миранды несколько поугас. Следующим утром она начала возвращаться к нормальной жизни, и ее стало тяготить невидимое присутствие в буфете в прихожей, особенно в перспективе дальнейшей жизни. Она заметила, что всякий раз, как проходила мимо, словно ощущала радиацию. Я ее понимал. Иногда я тоже чувствовал это.

Мне потребовалось полдня провисеть на телефоне, чтобы согласовать визит в лабораторию на Кингс-кросс. И так совпало, что мне назначили визит на тот же день, в который мы ожидали окончательного решения по нашей апелляции. Нам сказали, что мы получим ответ до полудня. Я арендовал на сутки автофургон. Под моей кроватью, у самой стены лежали одноразовые носилки, прилагавшиеся к Адаму. Я вынес их в сад и стряхнул пыль. Миранда сказала, что не хочет в этом участвовать, но без нее мне было не обойтись. Мне требовалась ее помощь, чтобы перенести тело в машину. Но я решил, что вытащу его из буфета и положу на носилки один, пока Миранда будет работать над своим эссе в кабинете.

Открыв дверцу буфета впервые почти за год, я понял, что на подсознательном уровне ожидал встретить запах разложения. Пока я убирал теннисные и сквошевые ракетки и первые пальто, убеждал себя, что для волнений нет причин. И вот показалось его левое ухо. Я отстранился. Это не было убийством, это был не труп. Мое непроизвольное отторжение объяснялось враждебностью. Он обманул наше радушие, предал собственную любовь, о которой говорил нам, принес мучения и унижения Миранде, одиночество мне и лишения Марку. Я уже потерял надежду на апелляцию.

Я стянул с плеч Адама старое зимнее пальто. Обозначилась вмятина на макушке, под темными волосами, матово блестевшими искусственной жизнью. Затем я убрал лыжную куртку, открыв его голову и плечи. С облегчением отметил, что его глаза закрыты, хотя не помнил, чтобы опускал ему веки. На нем был тот самый темный костюм и чистая белая рубашка на пуговицах с отложным воротничком – выглаженные словно час назад. Это была его выходная одежда. Он ведь собирался уйти от нас и направиться к своему творцу.

В закрытом пространстве скопился легкий запах очищенного приборного масла, и мне на ум снова пришел отцовский саксофон. Как далеко продвинулся бибоп – от диких подвалов Манхэттена и моего безрадостного детства. Не важно. Я стянул одеяло и последние пальто. Теперь Адам был полностью открыт. Он сидел, втиснутый боком, спиной к боковой стенке буфета, с подогнутыми коленями. Он напоминал человека, засевшего на дне сухого колодца. Он словно чего-то ждал. Черные туфли сияли, шнурки были завязаны, обе руки покоились на коленях. Это я сложил их так? Цвет кожи не изменился. У него был здоровый вид. А лицо теперь казалось скорее вдумчивым, чем жестоким.

Мне не хотелось к нему прикасаться. Положив руку на его плечо, я вполголоса произнес его имя и повторил, как будто успокаивал злую собаку. Я собирался наклонить его на себя и вывалить из буфета на носилки. Обхватил его свободной рукой за шею, которая показалась мне теплой, и потянул набок. Не дав ему упасть на пол буфета, я неловко подхватил его. Мертвый вес. Когда я его опускал, ткань пиджака елозила мне по лицу. Я продел руки ему под мышки и с огромным трудом, пыхтя от напряжения, повалил на спину, высвобождая из заточения. Не так-то просто. Пиджак был плотным и гладким, и мои руки соскальзывали. Его ноги оставались согнутыми. Своего рода трупное окоченение. Я подумал, что могу что-то повредить ему, но мне уже было все равно. Я вытащил его в несколько коротких рывков и перекатил на носилки. Распрямил колени, надавив на них ногами. Чтобы не травмировать Миранду, я целиком закрыл его одеялом.

Вполне себе магическая логика. Я сразу как-то оживился. Вышел из дома открыть дверцы фургона, затем позвал Миранду.

Она увидела накрытое тело и покачала головой.

– Выглядит как труп. Лучше открыть лицо и говорить всем, что это манекен.

Но когда я снял одеяло, она отвернулась. Я взял носилки со стороны головы, и мы вынесли его из дома, как когда-то, давным-давно, внесли в дом. Никто не видел, как мы загружали носилки в фургон. Я зафиксировал дверцы открытыми, и Миранда неожиданно поцеловала меня, сказала, что любит, и пожелала удачи. Ей не хотелось ехать со мной. Она решила остаться дома и ждать звонка Жасмин.

До половины первого мы не дождались звонка, и я поехал. Я выбрал обычный маршрут на парк Воксхолл и по мосту Ватерлоо, но уже за милю до реки попал в большую пробку. Разумеется. Поглощенные собственными заботами, мы совсем забыли о великом событии, сотрясавшем всю нацию. Сегодня был первый день давно ожидавшейся всеобщей забастовки, и в Лондоне проходила огромная демонстрация, самая огромная из всех.

Повсюду царило разделение. Половина профсоюзного движения была против забастовки. Половина правительства и половина оппозиции выступали против решения Хили не выходить из Европейского союза. Международные кредиторы продолжали сокращать расходы на правительство, которое обещало потратить больше прежнего. Судьба ядерного оружия нации продолжала висеть в воздухе. Старые аргументы протухли. Половина членов Лейбористской партии требовала отставки Хили. Некоторые хотели всеобщих выборов, другие выдвигали своего ставленника или ставленницу. Раздавались призывы – и ругательные, и хвалебные – к национальному правительству. В стране сохранялось чрезвычайное положение. Рост экономики сократился до пяти процентов в год. Беспорядки стали таким же обычным явлением, как забастовки. Инфляция продолжала расти.

Никто не знал, куда нас могло завести такое возмущение и разногласие. Меня оно завело на раздолбанную улицу, вдоль которой тянулись обшарпанные закусочные в районе Воксхолла. Затор. Пока мы стояли, я позвонил домой. Никаких новостей. Прождав двадцать минут, я съехал с дороги и забрался двумя колесами на тротуар. Перед каким-то магазинчиком, среди наваленных кучей столов, торшеров без абажуров и кроватей без матрасов, я увидел кое-что полезное. Кресло-каталку, из тех, что когда-то использовали в больницах, – компактное, вертикальной компоновки, из трубчатой стали. Оно было покоцанным и грязным, с обтрепавшимися ремешками, но колеса крутились вполне сносно, и я, поторговавшись немного, купил его за два фунта. Владелец магазинчика помог мне водрузить в кресло мой «манекен с водяной заливкой». И не стал спрашивать, зачем нужна вода. Я затянул ремни на груди и талии крепче, чем могло бы вынести любое живое существо.