Бериш понимал, почему Управление не хочет огласки, ведь если люди узнают правду, несдобровать полиции, которая не сумела спасти Саманту Андретти за долгих пятнадцать лет.
– Знаю, о чем вы думаете, – прозвучал женский голос за его спиной.
Бериш обернулся: перед ним стояла темнокожая красавица лет сорока, элегантно одетая.
– Значит, все верно? Девушка в коме? – спросил он.
– Не совсем так, – поправила его дама. – На самом деле она в состоянии кататонии: иногда частично приходит в сознание, иногда отключается полностью.
– По правде говоря, спецагент Делакруа по-другому описал мне состояние Саманты…
– Как именно?
– Как вечное заточение в кошмаре, от которого невозможно пробудиться.
Женщина вздохнула.
– Мы надеялись, что она доставит нам сведения, которые помогут поймать похитителя или найти тюрьму, где ее держали пятнадцать лет, но все попытки оказались тщетны. – Она умолкла, покачала головой. – Настоящая тюрьма – в ее рассудке, эти оковы уже невозможно разбить.
На лице ее отразилось разочарование. Интересно, подумал Бериш, какую роль играет эта женщина в деле Саманты Андретти.
– Я спецагент Саймон Бериш, – сказал он, протягивая руку.
Слабо улыбнувшись, она ответила на рукопожатие:
– А я профайлер, которому поручено это дело, мое имя Клара Грин.
Стена под влажным пятном была серого цвета.
А на ладонь ее попали чешуйки белой краски. Этого не может быть, сказала она себе. Страх нахлынул волной. Это все не взаправду. Это не со мной.
Нужно немедленно дать кому-то знать. Желтый телефон, сообразила она. Уже не враг, а друг.
Так быстро, как только могла, она поковыляла к тумбочке, волоча загипсованную ногу. Дотянулась до аппарата, схватила трубку, поднесла к уху. Набрала девятку, как говорил доктор Грин… Аппарат молчал, связи не было.
Ей хотелось завопить во весь голос, но она сдержалась.
Повернулась к двери позвать на помощь. Но если все происходит в действительности, глупо думать, будто кто-то может ее спасти.
Тем не менее она бросилась к выходу, в отчаянии, в страхе перед тем, что может там обнаружить. Добравшись до двери, подергала ручку: не заперто. Это добрый знак.
Отворив дверь, увидела спину полицейского, который сидел перед дверью в палату. На радостях чуть не бросилась ему на шею. Но эйфория длилась всего лишь миг: перед ней – неодушевленный предмет, мелькнула догадка.
Манекен с улыбкой на лице, как в витринах универмагов, одетый в полицейскую форму.
На столике, между шприцами и лекарствами, стоял старый портативный стереомагнитофон: кассеты крутились, воспроизводя привычные больничные звуки. Тут же и телевизор, по которому Грин показывал прямую трансляцию телерепортажа, но только сейчас она заметила, что к телевизору подключен видеомагнитофон.
Кипа старых, пожелтевших газет, на верхней – статья о ее неожиданном появлении. На стуле – рыжий парик и халат медсестры. «Спи, милая, спи…» – по-матерински ласково уговаривала ее женщина, меняя капельницу.
Наконец она огляделась вокруг. Узнала серые стены и железные двери, выходившие в коридор. Малейшую надежду на то, что она ошиблась, опровергла реальность. Теперь она точно знала, что происходит.
Игра.
Она не покидала лабиринта.
– Мне сообщили насчет вашего друга, частного детектива: мои соболезнования, – проговорила доктор Грин.
– Мы не были друзьями, – уточнил Бериш, хотя ему и хотелось добавить, что он с удовольствием познакомился бы поближе с Бруно Дженко. – Но все равно спасибо.
– Хотите чашечку кофе? – предложила женщина.
– Не откажусь, – ответил Бериш, бросая последний взгляд через фальшивое зеркало. Кто знает, сколько таких Самант Андретти томится где-то в заточении: никто не знает о них и никто не в силах их спасти.
Потом Бериш вспомнил комикс о кролике с глазами сердечком. Кто знает, скольких детей заразила тьма и они выросли монстрами.
Кто знает, сколько Банни еще гуляют на свободе.
42
Я не Саманта Андретти.
Осознание буквально раздавило ее. Нужно выбираться отсюда. Она знала, что это невозможно, но отуманенный мозг отказывался признавать, что все вокруг – иллюзия.
Садистская игра монстра.
Она побрела дальше по коридору; загипсованная нога волочилась мертвым грузом. Скорее всего, и это обман, нет никакого перелома. Просто способ удержать меня в постели, чтобы я не вышла из комнаты и не узнала правду. И за зеркалом, которого она так боялась, скрывался не чей-то угрожающий взгляд, а все та же проклятая стена.
Преодолев метров двадцать, она замерла. Ее внимание привлек какой-то слабый звук. Он доносился из третьей комнаты справа.
Что-то вроде радиопередачи.
Она пошла в этом направлении, остановилась у порога. Прислушалась: какая-то беседа.
Решила украдкой заглянуть внутрь.
Доктор Грин стоял к ней спиной. Перед ним – магнитофон, куда записывались их разговоры. Он слушал в наушниках. Но звук был достаточно громким, так что она отчетливо могла разобрать фразы.
«Не знаю, смогу ли я».
Она узнала собственный голос. Потом услышала голос доктора:
«Послушай, Сэм: разве ты не хочешь, чтобы этот человек заплатил за то, что сделал с тобой? А главное, ты ведь не хочешь, чтобы он сотворил то же самое с кем-то еще…» Эти слова он произнес, когда она очнулась, ничего не помня, а он показал ей листовку с фотографией тринадцатилетней Саманты Андретти. «Как ты поняла, я не полицейский. У меня нет пистолета, я не гоняюсь за преступниками и не подставляю себя под пули. У меня, по правде говоря, на это и духу не хватит». Она слышала, как доктор смеется над собственной шуткой. «Но в одном могу тебя заверить: мы его поймаем вместе, я и ты. Он этого не знает, но есть место, откуда ему не сбежать. Там-то мы и станем его преследовать: не снаружи, а внутри, в твоем уме».
Последняя фраза доктора Грина заставила ее содрогнуться, так же как и в первый раз.
«Ну, что скажешь: ты доверишься мне?»
Она вспомнила, как протянула руку, чтобы вернуть листовку. Сама того не ведая, положила начало игре.
«Молодец, храбрая моя девочка».
Я не твоя девочка. И совсем не храбрая.
Ты не доктор. И не собираешься мне помогать.
Ты – это он.
Теперь, когда она увидела монстра воочию, он показался ей еще более чудовищным. Мысль о том, что в высшей степени нормальный, обыкновенный человек таит в себе столько зла, была страшнее любого кошмара. Чудовища в сказках внушают такой ужас, такое отвращение, что жертвы начинают верить в утопию, грезить о возможной победе. Но перед лицом столь обыденного, столь банального существа всякая надежда на спасение исчезает.