– Но ведь так оно и было, – заметил Трамниц.
С этими словами он подошел к Фридеру, пнул его по вытянутым ногам и сказал:
– Пьяный в стельку за рулем! Могу себе представить, какие мысли проносились в твоей задурманенной алкоголем голове, когда ты стоял в снегу рядом с тяжело раненным ребенком возле разбросанных деталей детского конструктора. Наверняка ты размышлял так: «Проклятье! Если это выплывет наружу, то я окажусь в полной заднице и потеряю и работу, и репутацию, и свободу. В общем, все!»
– Так это были вы?! – воскликнул Тилль.
Беркхофф отошел от «инкубатора», посмотрел на человека, чью жизнь пытался спасти всего несколько минут назад, и подумал: «А я его еще защищал!»
– Он запихнул Макса в багажник и отвез его в свой загородный коттедж, – продолжал между тем Трамниц. – Чтобы в спокойной обстановке обдумать, что делать дальше.
Маньяк ненадолго замолчал, а потом, посмотрев на Тилля, заметил:
– Как бы то ни было, он лечил мальчика. Наложил ему на ногу шину и все такое. При этом на нем всегда была надета маска.
Затем Трамниц продолжил, уже обращаясь к Фридеру:
– Полагаю, что ты собирался когда-нибудь отпустить его, не так ли? – Тут маньяк вздохнул и заметил: – Однако как-то раз этот идиот забыл снять с себя халат. Вот до чего доводит пьянство! Поэтому Максу, чтобы узнать, кто перед ним, не потребовалось видеть его лицо. Он и так смог прочитать на табличке: «Доктор Хартмут Фридер, «Каменная клиника».
В этот момент слова убийцы стали доноситься до Беркхоффа словно издалека. У него заложило уши, а от тяжести в груди стало трудно дышать. По-видимому, его мозг отказывался воспринимать правду, которую излагал Трамниц.
– Какая ирония судьбы! – воскликнул психопат, явно наслаждаясь произведенным впечатлением. – Макс в то время едва мог читать, ведь он тогда ходил всего лишь в первый класс. Но чтобы разобрать, кто перед ним, знаний у него хватило.
– Зачем вы это делаете? – простонал Фридер, перестав держать руку на животе.
– Не пойми меня неправильно, Тилль, – заметил Трамниц. – Фридер вовсе не плохой человек. Во всяком случае, не такой, как я. Он ругал себя за происшедшее и не знал, как поступить. Ведь с одной стороны, ему не хотелось попасть в тюрьму за похищение ребенка, а с другой – на убийство Макса Фридер был не способен. Он не сделал этого до сегодняшнего дня. И вот в игру вступаю я.
С этими словами Трамниц сделал шаг вперед, как делают актеры на большой сцене. Приняв театральную позу, он продолжил:
– А ведь Провидение позаботилось о нем, и я почему-то оказался на его операционном столе. Я, которого весь мир считал повинным в убийстве Макса.
«Вот почему маньяк не признался в убийстве и не стал наслаждаться страданиями близких родственников своей жертвы, – нашел Тилль ответ на вопрос, заданный ему Трамницем в его дневнике. – Потому что он не убивал Макса!»
– Все это время наш дорогой хирург прятал маленького Макса в своем коттедже. Точнее, в отдаленной рыбацкой хижине на берегу озера Шармютцельзе, где его никто не мог увидеть.
Произнеся это, Трамниц театральным жестом указал на врача и продолжал:
– После операции Фридер пришел в мою больничную палату и предложил мне сделку, суть которой заключалась в следующем: я должен был изобразить все так, как будто убийство Макса моих рук дело, и привести полицию к его трупу, а взамен он поможет мне сбежать.
– А как же дневник? – спросил Тилль, все еще не в силах поверить в чудовищные разоблачения Трамница.
Беркхофф никак не мог понять, стоит ли воспринимать услышанное как хорошую новость, означавшую, что Макс еще жив, или он стал участником какой-то особо жестокой игры, задуманной маньяком? Может быть, садист просто хотел зародить в нем ложные надежды?
– Дневник – это часть сделки, – пояснил Трамниц. – Я специально завел его в психушке, чтобы позднее он был обнаружен и послужил окончательным доказательством того, что убийство совершено именно мною, а не Фридером.
– Почему убийство? Ведь Макс жив! – воскликнул Тилль, повернувшись к «инкубатору».
– Пока жив. Фридер и вытащил меня из клиники, чтобы я сделал за него всю грязную работу.
«Великий Боже!» – пронеслось в голове у Беркхоффа.
Только теперь до него дошло, что в своем дневнике Трамниц описывал не прошлые, а будущие поступки. До этого момента маньяк и в глаза не видел Макса. Он только собирался его убить. И именно сегодня. Здесь и сейчас!
В этот миг, словно подтверждая страшную догадку несчастного отца, психопат заявил:
– Я передал Фридеру точные инструкции относительно того, где ему найти «инкубатор» и как он должен его усовершенствовать по моим чертежам, чтобы аппарат работал. И я же указал Фридеру место, куда его отвезти, чтобы все выглядело так, как будто «инкубатор» с самого начала был у меня.
– Где мы? – спросил Тилль, вспоминая свои ощущения от уличных фонарей перед домом и своеобразный зуд в носу, который он почувствовал при входе в этот подвал, оборудованный как жилое помещение.
– Ты и сам знаешь, где мы находимся, – уверил его Трамниц.
«Знаю, – подумал Беркхофф. – В лапах дьявола. В самом центре ада».
– Когда я понял, кто ты есть на самом деле, то по моей просьбе Пиа отыскала этот адрес, – заявил маньяк.
При этом он поднял вверх обе руки и сделал жест, который должен был означать: «Эй, не стоит так переживать!» Затем Трамниц поглядел на Фридера, пускавшего изо рта кровавые пузыри, и заметил:
– Знаю, знаю. Это противоречило нашей договоренности.
Место, в котором они находились, казалось Тиллю почти потусторонним. В физическом плане он был все еще здесь, в этом подвале, стоя между адским изобретением, в плену которого томился его сын, и двумя преступниками. Однако душа его витала совершенно в ином месте. Голоса вокруг него становились все тише, все звуки как будто отдалились. Он впал в настоящее шоковое оцепенение и был не в силах даже пошевелиться.
– Мне показалось, что будет гораздо забавнее, если все произойдет не у меня, а именно здесь, – продолжал изрекать Трамниц, обращаясь к хирургу. – Я почему-то был уверен, что он поедет вместе с нами.
– Зачем вы ему все это рассказываете? – услышал Тилль откуда-то издалека слабеющий голос Фридера.
– По той же самой причине, по которой я выбрал этот подвал, – ответил Трамниц, подходя с пистолетом в руке к съежившемуся на полу хирургу. – Мне нравится доставлять людям страдание. А они страдают гораздо сильнее, когда видят самую для них ужасную правду собственными глазами.
После такого заявления маньяк приставил пистолет к голове Фридера, который со стоном оторвал одну руку от своего живота. При этом напитавшееся кровью перевязочное средство отпало, открыв кровоточащую рану. К изумлению Тилля, в ответ на действия Трамница врач только улыбнулся, обнажив окрашенные кровью зубы.