Моя пятнадцатая сказка - читать онлайн книгу. Автор: Елена Свительская cтр.№ 136

И сидела, закутавшись в белое одеяние с дивной вышивкой, обнимая себя за плечи. Служанка старая, что приносила поднос с едой и унесла, ворча на молодежь, еду расточающе использующую, матушке нажаловалась.

— Кажется, ей то одеяние подарил молодой господин. Хоть и родня, а кабы не случилось чего! — и вздохнула.

Якобы вспомнила госпожу Южных покоев. А на деле помнила, что госпожа и вторая жена отца дружили, потому предпочла мнение свое не распространять.

— Надо бы поискать ей жениха, — мать задумчиво веером качнула.

— Вот, на Второй линии…

— Нет, — вдруг сказала женщина резко, так, что служанка сжалась и отодвинулась, — Слухов не надо мне. Я спрошу у отца и моего господина. Что знают они? Им, пожалуй, лучше знать нынешних молодых людей. А люди много всего говорят.

— Им, пожалуй, видней, — торопливо служанка согласилась.

Ночь Фудзиюмэ провела беспокойную, то и дело просыпаясь. Снилась ей старая-старая усадьба и полуразвалившийся дом кугэ. Как бегом, подхватив штаны широкие, праздничные, вбегает туда брат Синдзигаку. Смотрит, как на небе горит шар полной луны. И уходит в тень. Как он тонет в тени.

Много раз просыпалась, пропотевшая, залитая слезами. Сердце билось бешено-бешено.

«Может, пойти к нему сейчас? — думала отчаянно. Но потом сама же себе мешала: — Нельзя. Неприлично»

Но нарастало ощущение беды.

«Не поймут, — говорила себе, — Мне уже тринадцать. Взрослая уже. Да и как бы слуги не подумали чего! Мы же родственники»

Но сердце сжималось. Растерянно. Потерянно.

А потом будто струна лопнула внутри. Стало пусто и холодно. Будто уже все. Все потеряно. Он далеко.

«Да не может он никуда уйти!» — говорила себе снова и снова.

А потом вспомнила усадьбу зловещую с Пятой улицы. Во время болезни его, когда был уже кризис, рассказала Синдзигаку о ней. Он еще тогда хотел пойти.

«А вдруг пошел?»

Но ведь ночью нельзя ходить девушке! Она уже слышала мельком пересуды служанок о глупой юной госпоже со Второй линии. Как заманил ее в ловушку слов ветреный господин. Как осталась одна с ребенком и — не известно от кого. Позор какой! Хотя и говорили, что то ребенок служанки, женатой, молодой. Но как-то слишком отчаянно плакала служанка для счастливо родившей. Как-то грубо со своим младенцем себя вела, а хозяйка слишком сердито на нее за то покрикивала, увидев. А юная госпожа, говорили, просто болела долго. Или молилась в паломничестве. Но старый выпивший слуга говорил, что видел ее в дальнем крыле поместья. О, много бед способны найти юные глупые головы!

И Фудзиюмэ не хотела стать такой. Не хотела позор навлечь на своих родителей. Лежала, прижимая к себе белое одеяние, его подарок. И в миг какой-то мысль родилась особая:

«А, может… это все-таки… любовь?»

Ведь любовь не особо интересовалась мнением людей, когда ей приходить, когда — уйти. Она жила по законам своим.

И стекали по щекам слезы. Промокли длинные-длинные широкие рукава одений, в которых она спала. Хотя какой тут сон? После семи таких кошмаров? Будто попала в место зачарованное. Будто совсем не вырваться. И не сразу вспомнила про молитвы от боли.

А той ночью по улицам Киото медленно шел мальчик в светлом одеянии. И не шел будто, а плыл. И выпивохи-стражи в ужасе приняли его за приведение. То едва шли, страшно качаясь, то вдруг разбежались. Ну, а как же? Кто будет приглядываться к худому силуэту, да в белых одеяниях? Да с волосами распущенными, длинными-длинными? А старик монах, который нес донесение в один монастырь в Нара, срочное, поздно отправился, потом говорил, что видел ребенка с длинными-длинными волосами. И когда ветра порыв налетел, разметал пряди, то в вихре своих волос, длинных, чарующих, обернулся ребенок — и глазами посмотрел на него нечеловеческими! Золотистым был окружен зрачок. И как будто сиял в темноте, жутковато освещая лицо и худой силуэт.

— Наму Амида буцу! — серьезно проговорил монах, замерев под его взглядом, — Иди ты куда шел, неведомое существо!

— Иди ты куда шел, — с усмешкой ответил ему то ли зверь, то ли призрак. Голос как будто был детским.

И он ушел. А монах, не обращая внимания на странную встречу, вновь заспешил по делу своему. Он уже многое перевидал. Да и этот призрак как будто был добрым. По крайней мере, в схватку с монахом не вступил.

И никто не увидел его больше в темноте. Даже стражников миновал, подхватив подол и юркнув в тень. Далеко их заслышал. И не сдвинулся, не дышал даже, пока не ушли подальше. И бесшумно выскользнув из темноты, то ли пошел, то ли поплыл по дороге. К поместью на Пятой линии.

Этой ночью яркая светила луна. Полная. Такая, что свет ее прошел сквозь неплотно задвинутые седзи, разбудил.

В эту ночь хотелось мечтать. Вырваться из старого — и уйти в неведомое.

Синдзигаку с самого детства казалось, что где-то рядом есть еще какой-то мир, о котором он ничего не знал. И, тем более, он не знал, как туда добраться.

Он ведь нарочно сбегал из дома и бродил по ночам! Говорят же, что ночь — время духов и нелюдей. Он хотел их встретить. Он бродил много. Но никого, не похожего на человека, так и не попалось на его пути. За несколько лет. За мучительных три года поисков.

А не найдя ничего особенно — ни при свете дня, ни при светиле ночном — он начал угасать. Лекари, монахи говорили о точившей его болезни. Что он силы свои стремительно терял — и угасал — и как бы ни угас насовсем! Но у мальчика было странное чувство, будто всей своей силы он и не знал. Будто он вовсе от какой-то части себя был отрезан!

Только ночь будила что-то внутри. Когда оживленно билось сердце в надежде увидеть что-то особое, встретить чего-то особое. Когда он шумно вдыхал свежий ночной воздух и запахи, которые в тишине и темноте становились как будто отчетливей слышны.

Он раз только поделился заботой своей со старым слугой.

— Уплывшая рыба кажется большой! — вздохнул старик, робко сжал ладонь юного господина, — Уж послушайте меня, юный господин, бросьте вы эти мысли! Я вот по молодости любил одну. Мы помолвлены были с детства. Росли в соседних дворах. Знал ее как себя. А потом вдруг подумал, что где-то могут быть получше. Все забыл, ходил, высматривал других. Чуть отвлекся. Через полгода спохватился — а ее и нету. Ушла в монастырь. Погоревала, что совсем забыл о ней, больше не подхожу — и ушла. А вернуть я ее не смог. Правду вам говорю, молодой господин, бросьте вы эти мысли! То хорошо, что у нас есть!

Но молодой господин не послушал. Ему все казалось, будто не хватает чего-то. Но чего же? Он в красивой усадьбе жил. В славе ученого отца, деда. Окруженный заботою матери. И отец не привел в дом другой жены. И дед не привел в дом другой жены, вот как старшая убежала к родителям, а младшая — умерла. Жены в их доме не ссорились. Братья жили дружно, вместе состязаясь в искусствах. Ну, помимо его. С ним, как сказал третий брат, бесполезно вообще сражаться. Поэтому они чаще состязались меж собой, а он просто следил. Впрочем, братец Сюэмиро другим был, приветливей. И сестренка Фудзиюмэ любила как своего. Хотя и не слишком уж родственники. Скорее уж, он дядей был ей. Но их мать растила его с младенчества как своего сына, про своих говорила «сын», про него говорила «сын» — и с детьми ее он привык звать друг друга братьями и сестрами.