Моя пятнадцатая сказка - читать онлайн книгу. Автор: Елена Свительская cтр.№ 108

— И… мне никогда не возвращаться?

— Никогда! — отрезал он, даже не смотря на меня, — Уходи и никогда не возвращайся.

Слезы потекли по моим щекам. Но, раз он так хотел… раз ему было так противно меня видеть…

Но молодой мужчина сидел сейчас, как-то сгорбившись. Закрыв лицо ладонью, словно прятал слезы. Он, обычно такой спокойный и красивый, сегодня был какой-то другой. Измученный и усталый. И город заткали сумерки. Пока еще легкой сероватой вуалью. Эта ночь закроет от меня его лицо навсегда. Навсегда… Почему мне так жутко от осознания этого?..

Медленно, не желая уходить, прошла мимо него. А он продолжал сидеть, отвернувшись от меня, такой одинокий. Он замерзнет ночью.

Почему-то вернулась и подобрала кимоно, чья вышивка все более расползалась в наползающей темноте, напоминая просто светло-сиреневую ткань. И, подойдя, осторожно накрыла им плечи и спину Синдзиро. И отступила на шаг. Больше не успела: он вдруг дернулся, схватил мою руку, сжав до боли мое запястье. Я, правда, промолчала, что мне больно.

— Зачем ты это сделала? — спросил мужчина, как-то странно вглядываясь в мое лицо, словно хотел увидеть сквозь мою кожу.

Тихо ответила:

— Тебе же холодно.

Он резко вскочил — кимоно соскользнуло на пол, снова безжалостно смятое, но все еще такое завораживающее красивое, особенно, вблизи.

— Фудзи?! — спросил Синдзиро резко.

— Прости за эти глицинии, — смутилась я.

Рука его, держащая мою, задрожала.

— Т-ты… что ты сказала?!

— Прости, что я смяла твое кимоно.

— Фудзи… — повторил молодой мужчина как-то нежно.

— Да, жалко эти вышитые глицинии, — робко потупилась.

Он вдруг выпустил мою руку, осторожно мое лицо ладонями обнял, заставляя посмотреть на себя. Снова зачем-то спросил про глицинии:

— Фудзи?..

Недоуменно моргнула. Почему он все время говорит про глицинии? Глицинии, глицинии… А как же я?!

Грустно спросила:

— А как же я?..

— Фудзи, ты… — возмущенно начал он, но вдруг осекся.

И отступил от меня, ступая по нежной ткани кимоно, уже кажущегося просто светло-сиреневым.

— Просто похожа, — глухо сказал он.

Потерянно огляделся. Потом приметил, что сам стоит на старом кимоно. Погрустнел. Сошел с него. Бережно поднял, осторожно отряхнул, поглаживая рукой, аккуратно свернул, прижал к себе нежно-сиреневый комок.

Фудзи…

А, может, это имя? Чье-то имя?.. Не мамино, маму же звали Кими. Вроде.

Но… если Фудзи — это имя, то явно не мое. Но кимоно, наверное, принадлежало ей. Возлюбленной Синдзиро, которую звали Фудзи. Или ее имя было длиннее, а так по-простому звал ее лишь он? Но само фудзи могло записываться иероглифом «глициния». По крайней мере, на одеянии были вышиты глицинии. Одеяние, которое ему подарила какая-то женщина.

Молча повернулась и ушла.

Какая разница, позовет ли он меня обратно, опомнившись, или же сегодня прогнал навсегда? Он бережно хранит старое кимоно от той женщины. Фудзи… она ему дорога даже после разлуки. Может, он ее помнит уже много лет. Много лет? Так ему же двадцать с небольшим? Выходит, с детства? Там, на картине, были два мальчика и одна девочка в хэйанской усадьбе.

Уже когда сняла задвижку с входной двери, ведущей из магазина на улицу, застыла.

Ведь картина выглядела старой, потрепанной от времени! Даже если и не периода Хэйан, то уж явно несколько десятилетий ей было, а то и веков. Нет… не может быть! Синдзиро двадцать с небольшим. Ну, тридцать. На той картине не могло быть изображение его Фудзи, потому что их обоих тогда еще на свете не было.

И, уже выйдя за порог дома Синдзиро, вспомнив, что сегодня он внезапно меня выгнал насовсем, остановилась. Поцеловал меня и выгнал! Это… это был мой первый поцелуй! Он его украл!

Отошла еще на пять шагов от его дома.

Послышался торопливый топот из глубины — и я в надежде замерла. Его гнев прошел? Он извинится, что погорячился? И завтра утром я приду к нему прибираться, как и обычно? И завтра я снова смогу его увидеть?..

Но вместо его извинения из-за двери послышался гулкий стук закрываемой задвижки: Синдзиро запирался от меня. Навсегда. Он больше не хотел меня видеть.

И, отвернувшись, побрела подальше, не обращая внимания, куда иду.

Подальше от магазинчика сладостей.

Подальше от его хозяина.

Подальше от моего второго друга.

Подальше от мужчины, укравшего мой первый поцелуй. И даже без любви. Просто на мгновение спутавшего меня с другой.

Подальше…

Запоздало поняв, я остановилась и отчаянно оглянулась на магазинчик, внутри которого больше не горел свет, а только притаилась темнота. Такая же, как и расползающаяся по городу.

Я уходила от моей первой любви. Я… Я, все-таки, любила тебя, Синдзиро! Даже если ты меня никогда не любил.

Грустна моя дорога на земле,

В слезах и горе я бреду по свету,

Что делать?

Улететь я не могу,

Не птица я, увы, и крыльев нету.

Яманоуэ Окура (1)

— Вот и зима началась, — сказала кормилица где-то неподалеку.

Она сказала — и проснулась я.

Под одеяниями даже сейчас, когда много слоев поверх меня положили ее теплые руки, холодно было. И летние кимоно, и зимние. Но не грели меня они. А лицу было еще холоднее. Вылезать из постели моей не хотелось.

Приподнявшись, огляделась.

Двери раздвижные задвинуты плотно, только лишь тусклый мягкий свет струится через бумагу, которой они оклеены. Тускловат свет. Видно, пасмурно сегодня на улице. А кровать мою загородили ширмами. Только все равно скользил откуда-то из щели холод. Вылезать совсем-совсем не хотелось. Только руку высунула из-под краев одеяний — и тотчас же убрала обратно.

— Снег идет — и будто сливовые цветы лежат на ветках, — задумчиво мама моя отозвалась, стоявшая где-то близко от нее. Верно, на сад смотрела.

— Как же холодно! — отозвалась кормилица, — Я боюсь, как бы ни заболели вы, цветы мои драгоценные, в эту суровую зиму. Ох, что же господин все не едет, да не едет?!

— Может… — голос мамы дрогнул, — Он и не приедет больше? В столице много прекрасных цветов. И они распускаются. Год за годом цветы распускаются в цветниках и на ветках новые. Только я не молодею. Старею я. Может, уже и вовсе не хороша?

Села. Сползли на колени мои кимоно, укрывавшие меня. Холод обнял меня. Но мама, кажется, была расстроена. Надо к ней подойти. И обнять ее, согреть своими руками. Что-то доброе ей сказать.