Игра колибри - читать онлайн книгу. Автор: Аджони Рас cтр.№ 47

Я искал в его лице хоть что-то, указывающее на шутку и обычные научные дебаты, которые в современном мире часто похожи на нечто нереальное, но безуспешно.

– Нет, друг мой, я тоже так думал, но понял, что ошибался, все не так. Все совсем не так! – просиял Виктор. – Мы привыкли воспринимать мозг наподобие компьютера, где хранится все то, что мы запечатлели нашими органами чувств либо придумали в лаборатории воображения, однако все оказалось не совсем так, по крайней мере, я увидел иной принцип.

– И какой же? – Мне и впрямь стало интересно, невзирая на нереальность обсуждаемой темы.

– Все устроено куда хитрее! – изрек Виктор, ткнув указательным пальцем в воздух. – Информация хранится вне разума!

– Черт возьми, ты говоришь вещи, в которые я, увы, не могу поверить как ученый! – Его утверждение шло вразрез со всем, что я знал о физике и анатомии, и я не удержался.

– Тем не менее это так. Вот смотри, в компьютере хранятся файлы, открыв которые мы тут же видим результат их исполнения, будь то фотография или текст, не важно. Однако это лишь обработанная процессором информация, хранящаяся на тысячах свободных участков жесткого диска, как если бы на пластинке перемешались все песни, и игла должна быстро прыгать с дорожки на дорожку, проигрывая кусочки в нужной последовательности. Вот как поступает компьютер, когда ты, скажем, решаешь посмотреть кино? Все, что нужно знать компьютеру, – последовательность всех кусочков и их адреса на поверхности пластинки. А она хранится в самом первом пакете информации, адресном кластере, можно назвать его так. Это своеобразный навигатор, который сообщает нужную последовательность кирпичиков, битов и байтов информации и их адреса в информационном потоке, в памяти компьютера.

– Ну, это мне более или менее понятно. – Я согласно кивнул. – А мозг, разве он своими нейронными связями не пытается все это сделать?

– Нет, в этом и секрет. Представь себе фильм в самом лучшем качестве длиною в жизнь, плюс мысли, рефлексы, запахи и звуки, знания, которые необходимо не просто запомнить, но и осмыслить. У нас голова была бы размером с дом.

– Но ведь мозг стирает то, что для него не важно, оставляя только самые нужные для жизни фрагменты, – попытался возразить я.

– И тут ты ошибаешься, Адам. – Виктор покачал головой. – А как же тот факт, что люди под гипнозом вспоминают то, что случилось с ними очень давно, цитируют наизусть прочитанные книги и услышанные речи, как такое объяснить?

– Не знаю. – Я пожал плечами.

– А все дело в том, что мы никогда и не запоминали того, что с нами было! Все, что нас окружает, записано в информационном поле, я называю его кинолентой, как в старом пленочном кино, и таких кинолент бесчисленное количество. Мозг не запоминает саму информацию, он запоминает место на этой киноленте, нужный кадр, понимаешь? Мы храним только адреса информации и методы их обработки. Логика, интуиция, закономерности. А больше ничего.

Я сидел с открытым ртом и смотрел на сияющее от радости лицо Виктора. Было видно, что ему приятно делиться собственным открытием, в особенности учитывая то, кем я работаю и какими знаниями о мире и его устройстве обладаю. Признаться, я сам редко задумывался, как именно устроен наш разум и как нам удается укладывать туда все – от знаний о ядерной физике до любви и искусства, но теория – а я пока иначе не мог относиться к сказанному – была довольно интересной.

– Выходит, мы живем в мире кинолент, если, конечно, выражаться образно?

– Да, Адам, я назвал это кинолентами для наглядности, но тем не менее это что-то очень похожее на них. По крайней мере, так можно объяснить пророков и провидцев, дежавю и, что тебе будет несомненно близко, одновременное или почти одновременное открытие двумя разными людьми в разных концах света одного и того же. Будь то лампочка, радио или электричество. Я склонен полагать, что гении способны сами выбирать кадр для подключения к киноленте и делают это на интуитивном уровне. Так рождаются великие мелодии и великие открытия.

– Виктор, прошу тебя, скажи, что все это лишь теория, иначе мне придется потребовать от тебя доказательства или я не смогу относиться к тебе как к ученому.

Он серьезно посмотрел на меня без тени обиды и непонимания и тихо сказал:

– Конечно-конечно, Адам, теория, и ничего больше. – Он спрыгнул со стола и, пружинистым шагом приблизившись к разлапистому молодому растению, судя по листьям – банану, указал на его округлый ствол: – Я предлагаю поставить гнома сюда, а? Что скажешь? И из беседки хорошо видно, и с дорожки для прогулок.

– По-моему, отлично, – согласился я.

Он хмыкнул в ответ и повел меня дальше по саду, рассказывая, откуда родом деревья и как именно попали сюда. Про теорию кинолент больше не вспоминали, и я беспокоился, что моя реакция задела этого, безусловно, умного и проницательного человека. Как и любой ученый, он интуитивно искал поддержки собственным теориям, а высказал лишь сомнения. Виктор тем временем увлеченно продолжал повествовать, как настоящий ботаник и любитель природы, делая акценты на особенностях ухода, таких как подрезка или график полива. Пройдя по большой дуге, мы вернулись к дому, и Виктор пригласил зайти на чашку чая или кофе.

Дом оказался просто огромным и удивительно прохладным, несмотря на летнюю жару. Внутри пахло сырой землей и свежей зеленью, отчего казалось, что кто-то только что резал пучок петрушки. Виктор рассказал, что это все благодаря конструкции крыши и стен дома, а также водопаду, устроенному рядом с камином. В центре дома, как огромное дерево, возвышался дымоход, по стенкам которого струилась вода. Она охлаждала и увлажняла воздух, затем, увлекаемая мощным погружным насосом, разносилась по тонким трубкам по всем стенам, где нагревалась, забирая лишнее тепло, и вновь сбегала по высокому дымоходу, расширяющемуся книзу, словно крутая гора.

Подниматься наверх мы не стали, а прошлись по первому этажу, где за стеклянной стеной виднелся спортзал, в центре расположилась гостиная и столовая, в которой Виктор распорядился подать холодный чай и мороженое. Мы сели рядом с небольшим озерком, окаймленным каменным берегом, куда и сбегала вода, и долго молчали, поедая нежное фисташковое мороженое с кусочками жареного миндаля.

– Виктор, почему ты все это мне рассказал? – совершенно искренне спросил я, так как был уверен, что он почти ни с кем не делился своей теорией, а она, как известно, такая же интимная и, соответственно, уязвимая сфера интересов любого ученого, как личная жизнь обычного человека.

– Не знаю, Адам. Мне кажется, я устал жить как отшельник и общаться лишь с садовником и домработницей. Видимо, старею и становлюсь более сентиментальным. – Он облизал ложечку и, положив ее в опустевшую стеклянную вазочку, посмотрел мне в глаза: – Я устал жить в одиночестве, а друзей среди американцев так и не появилось.

– И ты посчитал, что я могу стать твоим другом? – Я улыбнулся как можно более дружелюбно.

– Да, – спокойно проговорил Виктор.