– И будто ты сам не хочешь мне ничего рассказывать, – заканчивает его мысль Теодор. Шон кивает, отправляя в рот соленый арахис из плошки на столике между ними. На некоторое время его дергающаяся нога замирает в воздухе, и пока он жует, Атлас приходит к неутешительному выводу: узнать что-либо о Персивале через Шона не получится.
– Постой, – вдруг говорит Теодор. – Но ведь ты рассказывал мне, как этот… колдун, чтоб его, сделал тебя бессмертным. Ты же говорил о нем, не затыкаясь, весь полет до Лиона трещал.
– Да-а, – с готовностью тянет Шон. – Потому что та история касалась напрямую меня. Ну и я уж-жасно хотел обо всем поведать. Ты меня поймешь: я лет двести ни с кем об этом не разговаривал, а тут вдруг такая возможность, я не мог…
– Не мог удержаться от желания. – Теодор встает с дивана, бросает истерзанный лист бумаги на пол и начинает мерить шагами гостиную. – Значит ли это, что ты при большом желании смог бы преодолеть навязанные тебе приказы?
Шон выпрямляется, сбрасывает с колен клетчатый плед с крошками орехов. Трясет головой, как собака, и только потом, замерев, задумывается над словами Теодора.
– Думаю, да, – наконец соглашается он. – Тогда ведь я жутко боялся за Клеменс и думал, что она в опасности. Я, знаешь ли, не эгоист.
– Я и не говорил, что ты…
– Но если речь вдруг зайдет о моей, скажем, жизни, то я тоже молчать не стану.
Теодор оборачивается к Шону.
– Другими словами, если ты вдруг окажешься в смертельной опасности, то тут же сможешь все выложить, обойдя его запреты?
– А ты хочешь это проверить? – ухмыляется Шон.
Господь милосердный. Теодор мысленно ставит на лоб отвратительному подростку отметку помощника сатаны и стонет.
– Если придется, я проверю, не сомневайся, – говорит он. – Но сейчас это просто теория. Мысли вслух.
Шон кивает и, крепко задумавшись, кусает ноготь большого пальца. Теодор с удивлением понимает, что бессмертный юноша всерьез ведется на простую провокацию.
– Вряд ли мне когда-нибудь грозит смерть, – говорит Шон спустя полминуты, – разве что от его собственных рук – такого я еще не пробовал, да и ни к чему было такие эксперименты ставить, знаешь ли. И он меня под пули лезть не просил, с моста в реку кидаться не просил, вешаться тоже не…
– Ближе к делу.
– …но если бы он вдруг решил убить меня, я бы понял это. И точно молчать бы не стал.
Теодор кивает. Сказать ему нечего, выводы делать рано, и единственное, на что они оба пока способны, – это стать живыми щитами для девчонки, что возомнила себя ведьмой.
***
– Вчера, в восемь вечера по местному времени на мосту святого Георгия было совершено жестокое убийство. Жертвой стал турист, семнадцатилетний англичанин Шон Байерс, сирота. Убийца скрылся с места преступления. Очевидцы сообщили, что он свернул жертве шею и сбросил тело в реку на глазах…
– Ни к чему тебе это слушать.
Теодор отключает гудящий в кухне телевизор и подходит к Клеменс. Та сидит за столом, смотрит в одну точку и не двигается с тех пор, как Атлас застал ее здесь. Бледная, хрупкая как стекло. Ее голые плечи блестят в утреннем свете, солнечные лучи пробиваются сквозь растрепавшийся пучок ее волос, делают их светлее, рыжее.
Теодор рассматривает ее сгорбленную спину, проводит взглядом по выпирающим углам узких лопаток, задевает чернеющий в вороте свободной пижамной майки кружок татуировки.
Клеменс всегда пугала жестокость.
– Ты как? – Теодор задает стандартный вопрос и мгновенно чувствует себя идиотом, слоном в сувенирной лавке, где каждая хрустальная тонкая балерина качается на стеклянных полках и дрожит от малейшего движения неуклюжего толстокожего зверя.
Конечно же, она не в порядке. Можно ли спрашивать о подобном?
– Хочешь чего-нибудь?
Девушка мотает головой, и это немного бодрит. Пока она реагирует хоть как-то и не уходит гулять в свои мысли, путаясь в домыслах, не все потеряно.
– Кофе? Чай? Виски?
Будь она собой, обязательно фыркнула бы в ответ или взглянула на мужчину так, как смотрит обычно: с осуждением и едкой ухмылкой. «Великий целитель Теодор Атлас от всех болезней знает лишь одно лекарство?»
Только вот даже крепкий алкоголь не спасает от душевных травм, не лечит раны, сокрытые в сердце. Многие ошибаются, надеясь на стакан виски, и топят в нем горе вместо того, чтобы бороться с утратой другим путем. Правильным путем. Кому, как не Теодору, знать это.
Клеменс молчит, только глубоко, тяжело дышит, буравя взглядом окно кухни. Теодор берет дело в свои руки: неспешно готовит завтрак на двоих, аккуратно перебирает расписанные синим кружевом тарелки, стараясь не греметь и не пугать ее. Включает кофемашину, убирает в посудомойку оставшиеся с вечера стаканы и блюдце. Осколок от чашки, которую Клеменс разбила, как только оказалась вчерашней полночью дома, Теодор выкидывает в мусорное ведро.
У Клеменс дрожали руки, а пальцы были похожи на переломанные птичьи лапки и не хотели слушаться. Они с Оливией едва сумели ее успокоить и уложить в постель до того, как истерика вывернет девушку наизнанку.
Теперь же Клеменс выглядит равнодушнее античной статуи с пустыми глазами, в которых нет ни единой эмоции.
– Ешь, – Теодор ставит перед ней тарелку, подает вилку и стакан молока. Она мотает головой. – Не хочешь? А чего ты тогда хочешь?
Клеменс что-то бормочет и, когда Теодор нетерпеливо переспрашивает, повышает голос.
– …чтобы умер. Хочу, чтобы он умер.
Внезапный порыв ветра распахивает неприкрытое кухонное окно и врывается внутрь дома. Теодор вздыхает, отодвигая в сторону свой завтрак.
Спорить с ведьмой – рыть себе могилу.
– Хорошо, – с готовностью отвечает он. – Я тебя понимаю. Меня этот ублюдок тоже в мире живых не устраивает. Но!
Он обходит барную стойку и останавливается рядом с Клеменс – большие глаза на худом бледном лице, темные зрачки, почти скрывающие радужку, она смотрит на Атласа снизу вверх, похожая в этот миг на Клементину из той Ирландии, далекой и полузабытой. Как ему защитить девочку, если все снова скручивается вокруг них двоих, будто заговор, проклятье, у которого нет ни конца, ни начала?
Бутоны тюльпанов, изогнувшихся в знак восьмерки. Бесконечный цикл.
– Чтобы отправить его на тот свет, нужно знать, с кем мы имеем дело, – говорит Атлас, предчувствуя, что о словах своих он сильно пожалеет.
– Я узнаю, – кивает Клеменс. – Шон предоставил нам все что нужно.
– Уверена?
Она смотрит мимо Теодора на ярко-зеленые мигающие цифры микроволновки.
– Он хотел, чтобы я услышала и запомнила его слова. В конце концов, в них вся суть.