Впрочем, начать в этом случае стоило бы с себя.
Она не сказала ни слова, но взгляд, ударивший в него через зеркало, был более чем говорящим.
Она его ненавидела.
Точнее, она ненавидела Золтера, и винить ее за это было бы странно.
— Я распоряжусь, чтобы к тебе прислали Амалию, — сказал он.
Все слова казались лишними, неестественными, жуткими, а эти почему-то дались невыносимо легко. Лавиния явно готовилась сражаться, поэтому сейчас только плотно сжала губы. Короткое мгновение замешательства в глазах снова сменилось холодом неприступной крепости, он же не мог отвести взгляда. Так случалось всякий раз, когда он на нее смотрел: в глубине этих глаз, насыщенно-зеленого, как весенняя трава, цвета, билось само средоточие жизни.
Теперь Льер уже не представлял, как можно было столь хладнокровно обсуждать убийство этой женщины.
Впрочем, когда они его обсуждали, он ее не знал.
Знал только ее имя, но это не имело значения, потому что имени у средства не бывает.
— Нет.
Ответ оказался неожиданным, и он вздернул бровь.
— Ты просила об этом.
— Я сама не знала, о чем прошу. Сегодня мне действительно лучше ее не видеть.
Амалия.
Еще одна причина, за что Лавиния могла бы ненавидеть уже его.
Когда эта девчонка ворвалась в комнату, Льер о ней вообще не думал. Просто прихватил с собой, потому что мог.
Смертная, одной больше, одной меньше.
К тому же она могла бы скрасить последние дни Лавинии в Аурихэйме, но обернулось все совершенно иначе.
— Сегодня тебе лучше не оставаться одной, — ответил он.
— Насколько я понимаю, это мне не грозит. Вы все равно собираетесь скрасить мой вечер своим присутствием.
Эти слова отозвались такой неприязнью, что ему стало не по себе. Несмотря на то, что в зеркале отражался вовсе не он, ударило именно по нему.
Не только в зеркале.
И это очень кстати, потому что ему нужно оставаться тем, кто он есть.
— Верно, — произнес Льер. — Но сейчас мне нужно уйти, поэтому с тобой останется Амалия. Или Лизея. Выбирай.
Она вскинула брови, словно хотела съязвить, но ответила коротко:
— Амалия.
— Замечательно. — Он не удержался от того, чтобы коснуться ее плеч, но Лавиния тут же напряглась, и руки пришлось убрать.
Еще один короткий взгляд, который почти добрался до сердца. Это «почти» Льер отсек, развернувшись резче, чем планировал. И поспешно вышел, оставив ее одну.
4
— Они — чудовища. Чу… довища. В… все до еди… ного. — Амалия продолжает икать, но хотя бы больше не рыдает.
Вместо того, чтобы принимать ванну, в ванну я усадила ее, сама же после наскоро смыла с себя пыль и прополоскала волосы. В комнате, когда мы вышли, остался всего один халат, в халате Амалия сейчас и сидела. Бледная, с расширенными на пол-лица глазами, покрасневшими от слез. Мне пришлось ее обнять и немного воспользоваться своей магией, чтобы она хоть чуть-чуть успокоилась. С той минуты, как ее привели, девушку колотило безостановочно, что касается меня, я думала о странностях Золтера.
Должна была думать о другом, но думала о нем и о его поведении.
Парадокс.
— Они же не отпустят нас, — глубоко вздохнув, Амалия крепче прижалась ко мне. — Не отпустят… что с нами будет, леди Лавиния? Мы умрем…
Кажется, ее истерика зашла на второй виток, поэтому мое:
— Нет, — прозвучало гораздо резче, чем я хотела.
Амалия икнула и уставилась на меня.
— Нет, мы не умрем, — повторила уже спокойнее. — Если бы нас хотели убить, мы бы уже были мертвы.
— Но…
— Амалия.
Мне пришлось снова чуть раскрыться, и тепло, окутавшее девушку, заставило ее глубоко вздохнуть. Она зевнула, потягиваясь.
— Я бы так хотела остаться с вами…
Вот. Это уже лучше.
— Тебе лучше поспать, — сказала я, помогая ей устроиться на постели.
— Но вы же не позволите им причинить мне вред? — В глазах снова вспыхнула искра страха. — Особенно ему.
— Нет. Не позволю.
Я укрыла Амалию одеялом и держала ее руку до тех пор, пока девушка не соскользнула в сон. После чего потерла виски: да, что ни говори, а утешительница из меня сейчас так себе.
Когда ее ко мне привели (спустя несколько минут после ухода Золтера), в первый миг я испытала облегчение: жива. Только когда Амалию затрясло крупной дрожью, я поняла, что облегчение было преждевременным. Не все измеряется жизнью и смертью, хотя для меня в последнее время стало именно так. Она содрогалась даже когда я усадила ее в ванную и наполнила теплой водой. Даже когда позволила остаткам силы течь сквозь меня, за что сейчас и расплачивалась.
Голова снова кружилась, мысли отказывались собираться воедино, но я все-таки отошла к креслу и устроилась в нем. Глядя на пляшущее в глотке камина пламя, усмехнулась. Раньше я бы до такого даже не додумалась: нагой завернуться в покрывало и разгуливать по комнате, но поскольку халат был один, выбирать особо не приходилось. Благо, здесь было тепло.
Глаза закрывались сами собой, и я подперла подбородок рукой. Потом второй, подобрала под себя ноги.
Что ни говори, а Золтер вел себя более чем странно. Сначала вытащил меня на охоту, потом нес на руках. Сказал, что с Амалией я не увижусь, но вот она уже спит в постели, подложив ладонь под щеку, светлые волосы разметались по подушкам.
Не сказать, что его поступки всегда отличались логикой, и, если уж быть до конца откровенной, его поступков я чаще всего вовсе не понимала, но… это «но» не давало мне покоя, хотя я даже себе толком не могла объяснить, почему. В конце концов просто решила его дождаться и действовать по обстоятельствам.
Пламя в камине плясало свой вечный танец, и миг, когда соскользнула в сон, я упустила. В себя же пришла от того, что взмыла ввысь, и холод скользнул по обнаженному плечу.
— Кажется, я прислал ее для того, чтобы она помогла тебе.
Стоило немалых усилий не начать вырываться, особенно когда меня прямо в покрывале устроили на том месте, где только что была Амалия.
— Ей помощь была нужнее, чем мне.
— Эта девчонка ни на что не годна.
— Вы сделали этот вывод до или после того как заставили ее корчиться от боли?
Темные глаза сверкнули.
— Тебе доставляет удовольствие меня провоцировать?
— Рядом с вами мне ничего не доставляет удовольствия, раз уж вы спросили.
Его пальцы сжались с такой силой, что я услышала хруст.