— Ни даже гнев его аэльвэрства, — подытожила магистр, после чего удерживающее меня заклинание спало.
— А ножницы? — поинтересовалась я, и прежде чем та успела открыть рот, сорвавшиеся с потолка вьюны захлестнули ее, подбросили вверх и затянули в кокон.
Не под зад, конечно, но тоже сойдет.
— Учитесь почтению, магистр, — сообщила я, пока она дергалась и изрыгала проклятия, пытаясь нащупать слабую точку в плетении. — Иначе это может привести к плачевным результатам.
Точку, она, разумеется нашла, и спрыгнула на пол грациозно, как кошка. Глаза сверкали, пальцы с когтями сжимались и разжимались.
— Ч-ч-что ты с-с-себе позволяешь, с-смертная? — прошипела она.
— Ни больше ни меньше, чем может позволить твоя королева, — произнесла я, расправив плечи. — Как ты посмела говорить со мной в подобном тоне и так со мной обращаться? Сегодня мы с его аэльвэрством поговорим о пределах допустимого.
Разумеется, я ни о чем собиралась говорить Золтеру, но выражение ее лица того стоило.
— На колени, — жестко сказала я. — Проси прощения.
— Вы быстро учитесь, моя королева, — раздался за спиной голос, от которого меня бросило в холодный пот, а потом сразу в жар.
Медленно обернувшись (пусть даже мне очень этого не хотелось), я увидела Льера.
Он в форме, волосы черным литьем прикрывают узоры на скулах и висках, взгляд — в упор и слишком глубоко. Как и в тот день, когда элленари забрал меня из родного дома. Эта мысль отрезвила, заставляя расправить плечи и взглянуть на него сверху вниз.
— По какому праву ты врываешься в мои покои?
Такого он явно не ожидал, поэтому прищурился.
— Я здесь по приказу его аэльвэрства.
— Ну разумеется, — сказала я. — Ты же послушный мальчик. Поэтому выйди и подожди за дверью.
Я отвернулась раньше, чем полыхнувший в синих глазах темный огонь добрался до сердца. Магистр красоты все еще раздувала ноздри, как породистая лошадь, вот только меня это совершенно не смущало.
— Мне повторить? — холодно уточнила я. — Или предпочтешь объясняться с его аэльвэрством?
Повторять не пришлось: она все-таки опустилась на колени.
— Я прошу прощения за свою вольность, — процедила сквозь зубы.
— Не слышу.
— Я прошу прощения за свою вольность! — повторила она, глядя мне в глаза. — Подобное больше не повторится.
— Уже лучше. На сегодня ты свободна.
Дождалась, пока она выйдет (или, скорее, вылетит за дверь, окатив меня волной вполне ощутимой ярости), после чего приблизилась к кровати. Перстень Винсента приходилось постоянно перекладывать: держать его в нарядах было нельзя, они постоянно менялись, причем я не была уверена, что когда оставляю свою комнату, здесь не хозяйничает кто-то из возомнивших себя выше, чем «смертная».
Стоило сжать подарок брата в ладони, как уверенности и сил стало еще больше. Не представляя, куда его спрятать (здесь мне не полагалось даже ридикюля), воспользовалась способом из дамских романов Миллес Даскер, в которых героини постоянно прятали важные записки в декольте. Что они там только ни прятали, честно говоря.
Льер дожидался меня за дверями, и на миг мне стало немного стыдно: все-таки именно он вернул мне перстень. Это чувство я задушила в зародыше, потому что именно он привел меня сюда, и такой жест с его стороны в лучшем случае можно было считать извинением, а в худшем — оправданием. Впрочем, что бы он ни значил, это не имеет никакого отношения к нашему с ним общению.
Льер подал мне руку, и мы вместе направились по коридору в сторону лестницы.
Вопрос только в том, какой.
Я не представляла, какие здесь происходят балы, где они происходят, но если верить легендам об элленари, меня ждут веселье и пляски, реки вина и разврат. И это перед тем, как я стану женой Золтера, которому от меня нужен исключительно ребенок. Что ж, будем решать проблемы по мере их возникновения.
— Мне очень жаль, — слова Льера прозвучали очень неожиданно.
— Чего именно? — уточнила я, стараясь не смотреть в его сторону.
Достаточно было и того, что от невинного прикосновения по ладони растекались искры. Совершенно точно никак не связанные с тем, что обвивало мою руку и (если верить словам его аэльвэрства) делало меня его парой. Нормально ли, что будучи парой Золтера я вздрагиваю от одного прикосновения другого мужчины?
— Того, что все происходит именно так.
— Ты привел меня сюда, и теперь говоришь, что тебе жаль? — я вскинула бровь и в упор посмотрела на него.
— Лавиния…
— Моя королева будет вполне достаточно, — жестко отрезала я. — Расскажи, к чему мне готовиться на балу.
По его лицу прошла судорога, ладонь сжалась в кулак.
— Вы с его аэльвэрством откроете бал первым танцем.
Аурихэйм, Аурихэйм… а происходит все в точности, как в мире смертных. Поймала себя на этой мысли и вздрогнула: Всевидящий, я здесь несколько дней, а уже думаю, как они.
— Потом начнется праздник, который продлится до рассвета…
— С этого момента подробнее, — заметила я. — Что будет на празднике?
— Танцы. Веселье. Еда и выпивка.
Веселье бывает разное.
— Арка Благоденствия, — я старалась говорить спокойно, но мой голос все-таки слегка дрогнул. — Что это? И что случится там?
— Арка Благоденствия — место, где скрепляются союзы. — Льер смотрел на меня, но я на него не смотрела. — Когда ваш союз будет принят, узор сменится обручальным браслетом. После этого…
— О том, что будет дальше, я догадываюсь, — перебила я.
— После этого вас ждут поздравления, — произнес он.
Ну очень тактично выразился. Я подумала об этом, когда мы спустились по лестнице мимо картины магии, вот только в холле свернули не в сторону огромных дверей (которые сейчас были закрыты), а нырнули в очередной лабиринт. Виеррахи сегодня не выползали даже чтобы на меня поглазеть, да и вообще в коридорах никого не было. Как бы парадоксально это ни звучало (здесь, в царстве смерти), но огромный замок словно весь вымер.
О том, что творится за глухо запечатанными дверями, не догадался бы никто.
Потому что когда они распахнулись, мы с Льером шагнули в залу, размерами превышавшую парк Мортенхэйма. Творилось здесь нечто невероятное: раздавалось стрекотание крыльев, шелест платьев и голоса — удивительно тонкие, похожие на детские, которые перекрывало рычание, напоминающее о диких зверях. Такого количества рас и существ, о которых я не имела ни малейшего представления, я раньше не видела нигде.
Они пестрыми пятнами и сплошным аляповатым фоном растекались вдоль темных стен, под тяжелым, нависающим над нами потолком, наводящим на мысли о затянутом тучами ночном небе. Музыка вплеталась в это многоголосье, переводя шум в какую-то воистину дикарскую какофонию, но оборвалась она так же резко, как и обрушилась на меня (стоило нам оказаться внутри). Должно быть, над залом растянули полог безмолвия или что-то похожее, потому что снаружи в коридоры не проникало ни звука, и я даже не успела подготовиться. К тысячам взглядов, ударивших в меня, к живому коридору, протянувшемуся к трону.