Марина Цветаева. Твоя неласковая ласточка | Илья Фаликов | страница 180 | LoveRead.ec

Солнце

ночь потопа высушило жаром.

У окна

в жару встречаю день я.

Только с глобуса — гора Килиманджаро.

Только с карты африканской — Кения.

Голой головою глобус.

Я над глобусом

от горя горблюсь.

Мир

хотел бы

в этой груде гóря

настоящие облапить груди-горы.

…..

Столбовой отец мой

дворянин,

кожа на моих руках тонка.

Может,

я стихами выхлебаю дни,

и не увидав токарного станка.

(«Про это»)

Пролетарий проговорился, оказался белой косточкой, и в предсмертной записке у него другой стих: «Любовная лодка разбилась о быт».

И полушки не поставишь

На такого главаря.

Лодка-то твоя, товарищ,

Из какого словаря?

…..

То-то же, как на поверку

Выйдем — стыд тебя заест:

Совето-российский Вертер.

Дворяно-российский жест.

Только раньше — в околодок,

Нынче ж…

— Враг ты мой родной!

Никаких любовных лодок

Новых — нету под луной.

Здесь слышен свежий, только что приобретенный ею опыт. Все любовные лодки одинаковы.

МЦ давно не писала лирики. Она и поэму о Есенине не смогла написать по причине ухода от нее лирики. Ее неоплаканный Есенин взял реванш на сей раз — за счет смерти соперника. Третий поэт — МЦ — устроила их встречу:

— Здорово, Сережа!

— Здорово, Володя!

А помнишь, как матом

Во весь твой эстрадный

Басище — меня-то

Обкладывал? — Ладно

Уж… — Вот те и шлюпка

Любовная лодка!

Ужель из-за юбки?

— Хужей из-за водки.

Опухшая рожа.

С тех пор и на взводе?

Негоже, Сережа.

— Негоже, Володя.

Это второй после «Новогоднего» плач по собрату. Очерк «Герой труда» начал череду ее трудов, вызванных смертью современника. Семь стихотворений памяти Маяковского по стилистике, пожалуй, ближе к очерку о Брюсове, чем к «Новогоднему»: суховато, строго, не без горького сарказма. Финальный аккорд реквиема соответствует жанру:

Много храмов разрушил,

А этот — ценней всего.

Упокой, Господи, душу усопшего врага твоего.

Цикл «Маяковскому» будет опубликован в «Воле России» за 1930 год (№ 11/12).

А пока что — все те же хлопоты и письма. Саломее Андрониковой-Гальперн — 20 сентября 1930 года: «Дорогая Саломея, зная Ваше доброе сердце, еще просьба, даже две: 9-го Окт<ября> (26-го сент<ября> по-старому) мой день рожденья — 36 лет — (недавно Але исполнилось 17)^[207] подарите мне по этому почтенному, чтобы не написать: печальному, случаю две пары шерстяных чулок, обыкновенных, прочных, pour la marche^[208], хорошо бы до 9-го, ибо замерзаю. На 38–39 номер ноги. Это — первая просьба. Вторая же: если у Ирины (дочь Саломеи. — И. Ф.) есть какая-нибудь обувь, ей ненужная, ради Бога — отложите для Али. Горы съели всё, т. е. и сандалии и башмаки, а наши дела таковы, что купить невозможно. Аля носит и 38 и 39 и, по желанию, 40-вой, преимущественно же 39-й. Так что, если что-нибудь освободится и еще держится — не отдавайте никому. На ressemelage^[209] мы способны». Все будет сделано, как МЦ просит. 3 октября: «Огромное спасибо за чудные чулки — как раз по мне и уже на мне. Ходила за ними вчера на почту под отьездный колокольный коровий звон».

В начале октября, 9-го, вернулись в Мёдон. Четырехглазая собака осталась в Савойе. На что жить? Ниоткуда ничего. Вся надежда на «Мóлодца», дважды переведенного — Алеком Броуном и самостоятельно, полгода работы. Пристроить свой перевод МЦ попробовала через пастернаковского друга Шарля Вильдрака, французского поэта и драматурга, вхожего в парижские редакции. Они обменялись трудами — он прислал ей пару своих книг, она ему — рукопись перевода. Встречались, общались, но из дружбы этой ничего не вышло: дружбы не вышло.

Вышло письмо, важное для понимания цветаевского подхода к стиху. Это письмо состоит из фрагментов разных писем МЦ Вильдраку.

<Мёдон, 1930 г.>

Дорогой господин Вильдрак, я получила письмо Ваше, и книгу. Не ответила Вам раньше лишь из нежелания превращать Ваш летний отдых в эпистолярный. Но поскольку Вы уже вернулись…

Вы спрашиваете меня, почему я рифмую свои стихи:

Я католик, я крещеный. У меня есть пес ученый. Очень я его люблю, Хлебом я его кормлю!

(Жако, 6-ти лет, сын лавочницы из нашего дома) Если бы указанный автор указанного четверостишия возгласил:

«Я — христианин, обладатель собаки, которую кормлю хлебом», — этим бы он ничего не сказал ни себе, ни другим: этого бы просто не было; а вот — есть.

Вот почему, господин Вильдрак, я рифмую стихи.

…..

Белые стихи, за редчайшими исключениями, кажутся мне черновиками, тем, что еще требует написания, — одним лишь намерением, не более.

Чтобы вещь продлилась, надо, чтобы она стала песней. Песня включает в себя и ей одной присущий, собственный — музыкальный аккомпанемент, а посему — завершена и совершенна и — никому ничем не обязана.

(Почему я рифмую! Словно мы рифмуем — «почему»! Спросите народ — почему он рифмует; ребенка — почему рифмует он; и обоих — что такое «рифмовать»!)

…..

Вот попытка ответа на Ваш — легчайший! — упрек мне в том, что звуковое начало в моих стихах преобладает над словом, как таковым (подразумевается — над смыслом)! — Милый друг, всю свою жизнь я слышу этот упрек, просто — жду его. И Вы попали в точку, ничего обо мне не зная, с первого взгляда (по первому слуху)! Однако Вы оказались проницательнее других, сопоставив не только звук и смысл, но и — слово (третью державу!) Упрек же Ваш, вместо того чтобы огорчить или опечалить, заинтересовал меня, как повод к спору, из которого сама я могла бы немало извлечь для себя.

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению Перейти к Примечанию

Марина Цветаева. Твоя неласковая ласточка - читать онлайн книгу. Автор: Илья Фаликов cтр.№ 180

Онлайн книга - Марина Цветаева. Твоя неласковая ласточка | Автор книги - Илья Фаликов