Николай Некрасов - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Макеев cтр.№ 23

Сотрудничество в театральном журнале открывало также дорогу к миру театра и драматургии. Русский театр в целом находился тогда на том же уровне, на который опустился Некрасов. Аристократия предпочитала итальянскую оперу или французскую труппу. Непритязательная «свежая» публика русского драматического театра (в случае проживающего в Петербурге Некрасова — Александрийского) состояла преимущественно из купечества, мелких чиновников, мещан, разночинцев. Наиболее продвинутой ее частью было студенчество. И в репертуаре преобладали пьесы, соответствовавшие уровню этой публики: водевили, оригинальные или чаще переделанные с французского, французские же мелодрамы, патриотические «исторические» пьесы вроде «Параши Сибирячки» бывшего покровителя Некрасова, Полевого, или исторической хроники «Рука Всевышнего Отечество спасла» Кукольника, чьими «драматическими фантазиями» Некрасов упивался в ярославской жизни. Ставилась, конечно, и мировая классика — Шекспир, Шиллер, Мольер; но для большой части тогдашней публики они были малоотличимы от Коцебу или Кукольника. Значительных оригинальных произведений на русской сцене со времени первых постановок «Ревизора» в 1836 году не появлялось.

Репертуар русского театра составлялся людьми посредственными, поэтому и Некрасов не чувствовал препятствий для начала драматургической деятельности. По примеру своего наставника он начал писать водевили и именно на этом поприще добился наибольших успехов. «Перепельский» (так Некрасов подписывал свои драматургические опусы) приобрел даже некоторую славу и популярность. В течение 1841–1842 годов Некрасов написал в соавторстве или самостоятельно, перевел или переделал с французского больше дюжины водевилей. Какие-то ветреная публика Александрийского театра покрывала аплодисментами, что-то ошикивала; но в этой сфере провал, особенно шумный, не являлся крахом и совсем не обязательно становился концом карьеры водевилиста, а был просто неизбежной издержкой производства. Эта сфера была устроена так (и в этом она не отличается от современного шоу-бизнеса), что самое важное — быть на слуху, поэтому скандальное фиаско часто было важнее скромного успеха. Этот закон Некрасов легко усвоил. Если совсем недавно недостаточный успех сборника «Мечты и звуки» стал для него почти трагедией, крушением надежд, то провал водевиля «Феоклист Онуфриевич Боб», написанного по мотивам его же собственного стихотворного фельетона 1840 года, только побудил писать дальше, сочинять новую развлекательную пьеску. Холодный прием водевиля или шумное недовольство публики означали всего лишь, что автор не смог ей угодить и тем сильнее должен стараться потрафить ее вкусу в следующий раз. Это правила рынка, на котором покупатель всегда прав.

Соответственно для успеха на этом рынке важен не столько талант, сколько энергия, трудолюбие, готовность учитывать интересы публики в сочетании с полезными связями. Некрасов знакомится с массой водевильных авторов (Петром Ивановичем Григорьевым, Николаем Ивановичем Куликовым, Дмитрием Тимофеевичем Ленским и др.), работает в соавторстве, надеясь на особенный успех от соединения нескольких громких имен (считая свое — «Перепельский» — в их числе). Он сочиняет водевили для бенефисов известных актеров, испытывает серьезное, но наверняка платоническое чувство к талантливой водевильной актрисе Варваре Асенковой (под впечатлением от ее игры в «Гамлете» он написал одно из последних «серьезных» произведений 1840 года «Офелия», а ее раннюю смерть оплакал в прочувствованном стихотворении 1855 года). Словом, он совершенно вживается не только в положение «литературной тли», но и в роль водевилиста, «известного почтенной публике».

Из Ярославской губернии Некрасов виделся столичным литератором, успешным журналистом и драматургом. В конце июля 1841 года он приехал в Ярославль на бракосочетание сестры Елизаветы. Документально зафиксировано, что поэт присутствовал на обряде, совершённом 27 июля. Неизвестно, заезжал ли он перед этим в Грешнево или сразу приехал в Ярославль. Между тем это важно, поскольку от ответа на этот вопрос зависит, видел ли он свою мать перед ее кончиной. «Мать моя умерла за три дня до моего приезда», — писал Некрасов Кони 16 августа. Елена Андреевна Некрасова скончалась 29 июля, в одной метрической книге сказано «от чахотки», в другой — «от изнурительной лихорадки» (в метриках также указан разный возраст: в одной — 45 лет, в другой — видимо правильно — 38). Следовательно, в Грешнево Некрасов попал только 2 или 3 августа. Где он был пять дней, неизвестно. По предположению биографов — ездил в Москву для улаживания конфликта с Кони. Даже если это так, то непонятно, почему Некрасов не приехал сразу в Грешнево — он давно, видимо еще с середины июля, знал о болезни матери, — а предпочел поездку по другим делам свиданию с ней. Возможно, он недооценивал тяжесть ее болезни. На ее похоронах, состоявшихся 31 июля в селе Абакумцеве, где была церковь, которую посещала семья Некрасовых, поэт также не присутствовал. Эта запутанная история венчает загадки, связанные с матерью Некрасова и его отношением к ней.

До середины августа Некрасов, видимо, гостит у молодоженов в Ярославле, а затем приезжает в Грешнево. Ему уже не стыдно показаться на глаза отцу. В деревне Некрасов охотится («…теперь последнее время порош, и я с утра до вечера на поле — травлю и бью зайцев… Это моя страсть, в этом занятии я провел всё время пребывания здесь; в городе был не больше трех дней», — пишет он Кони в ноябре 1841 года), продолжает сочинять и как столичный сноб интересуется местной литературной продукцией и театральной жизнью, обещая своему патрону Кони прислать в журнал «уморительный» обзор под названием «Ярославская литература». Теперь в глазах родных и близких он уже не строптивый юнец, пропадающий в столице, а настоящий петербургский литератор.

Пробыв на родине несколько месяцев, Некрасов в январе 1842 года покидает наскучившую провинцию. Возвратившись в Петербург, поселяется на третьем этаже дома 25 (Головкина) на той же Разъезжей улице, на которой остановился, впервые приехав в столицу. Теперь это уже вернувшийся к себе столичный журналист, собирающийся продолжить карьеру.

Прежде всего стоило отказаться от деления литературы на «высокую» и «низкую» и начать серьезно относиться к журнальной работе как к своей профессии, делу жизни. Здесь есть свои «верхи» и «низы», различающиеся уже не по «темам» и формам, которые литератор избирает, а по тому, насколько серьезное содержание он может вложить в легкие формы. Для существования в журнальной литературе вовсе не обязательно оставаться «тлей» — она предоставляет возможности развития таланта и духовного роста. Тот же Кони был автором и ничтожных поверхностных однодневок, ничем не выделяющихся из сотен других, и ставшего классическим водевиля «Петербургские квартиры», содержавшего серьезную критику современной общественной жизни, пусть и заключенную в легкую непритязательную форму. Театральная критика, фельетон, обзор городских новостей вполне пригодны и для серьезного содержания. В сущности, даже господствующее положение потребителя на этом литературно-театральном рынке не являлось фатальным препятствием для такого развития. Да, нужно соответствовать запросам публики. Но, возможно, ее подлинные запросы вовсе не так примитивны и поверхностны, а на самом деле намного более серьезны. Она ищет в театре и журналистике развлечения и отвлечения, но виновата в этом не только она, но и сама театральная литература и журналистика. Здесь и проходит граница между «высокой» и «низкой» литературой. Обе обращаются к публике, при этом вторая паразитирует на необразованности читателя или зрителя, развлекает, отказываясь участвовать в их подлинных делах и заботах, тогда как первая, видящая в публике серьезного собеседника, а в ее пожеланиях требование говорить о серьезных проблемах общества, просвещает.