— Хочешь вина? Где-то у меня вроде завалялась бутылка. Надеюсь, что неплохая, хотя я не специалист… — Как будто я перед его приходом не вынесла мозг бедному сомелье в магазине. Каждый красуется по мере сил.
— А у тебя как день прошел? — спрашивает он, разрезая вторую пиццу.
Не зря я опасалась, что он задаст этот донельзя банальный вопрос. Нервно хихикаю, скрывая смущение.
— Ну, дай подумать… Я сегодня уволилась, а потом занималась похоронами подруги.
Он не доносит кусок пиццы до рта и слишком быстро сглатывает, поперхнувшись.
— Все нормально? — смеюсь я и подаю ему бокал.
К нему еще не вернулся дар речи. Он отпивает вина, чтобы освободить дыхательные пути.
— Вот интересно, после ночи любви ты плачешь, а после похорон подруги смеешься. Необычный ты человек.
— В самом деле? — Я воспринимаю это как комплимент.
И вдруг начинаю глупо, неудержимо хохотать. Остановиться невозможно, какое-то безумие. Вот же везет ему со мной!
Он смотрит на меня с беспокойной улыбкой.
— Извини, я вечно на взводе, когда ты рядом.
— Это хорошо или не очень?
— Хорошо, — шепчу я.
Вообще-то есть единственно эффективный способ успокоить мои нервы — взять меня прямо сейчас, прямо здесь, на ковре в гостиной. Что он, собственно, и делает. Мы падаем друг другу в объятия и сливаемся в поцелуе. Безумный хохот сперва переходит в тихое хихиканье, а затем в стоны.
Несколько минут спустя мы без сил лежим на диване, голые и потные. Остывшая пицца в открытых коробках уже не возбуждает аппетита. По обоюдному согласию мы перемещаемся в кровать и там, свернувшись в один клубок под одеялом, продолжаем прерванный разговор.
— Ты правда уволилась?
— Правда.
— Завидую.
— Что ж не уволишься сам?
— Не знаю, может, из-за денег? — отвечает он не без сарказма.
— А у меня денег куры не клюют, — хвастаюсь я.
— Да ну? Знаешь, ты мне нравишься. — И его ласки становятся все более настойчивыми.
— Если б ты был богат, что бы сделал? — шепчу я, лаская его в ответ.
Он тихо постанывает.
— Не знаю, посмотрел бы мир, в Непал бы съездил…
— А меня бы взял с собой?
— Конечно, тем более, если б мы поехали за твой счет.
Беседа затухает, дальше говорят лишь наши руки. После долгой спячки я никак не могу насытиться, в меня вселился бес. После мы замираем в сладком оцепенении, и я засыпаю безмятежно, как накормленный младенец. Как будто привыкла засыпать в его объятиях, как будто его запах мне знаком всю жизнь. Как будто я всегда была счастлива.
Эрик ушел ранним утром. Оставил записку, извиняясь, что не смог задержаться и помочь мне с уборкой гостиной, — можно подумать, одного человека мало, чтобы убрать две коробки из-под пиццы, два бокала из-под вина и объедки с пола. Однако такая забота меня тронула. Я собирала наш общий мусор и чувствовала, что мы делаем это вдвоем. Мысли о нем, о прошлой ночи, о наших объятиях и будущих встречах озаряли мое лицо глупой улыбкой. Он не только в тело мне проник, но и в сердце, в душу.
Что, вот это и есть любовь?
Если он рядом, даже когда его нет?
Если ты теперь не одинока?
18
Церемония была торжественной и строгой. Мы решили обойтись без музыки — нашей покойнице больше подходили отрешенность и тишина. Вероник была очень тронута. Она много плакала, успевая при этом с любопытством поглядывать на Франка, а тот ее взглядов будто бы не замечал. Он был, как всегда, красив и безупречен, но я прямо видела щемящую грусть в его сердце. Сама я тоже, конечно, плакала от переполнявших меня эмоций, хоть и понимала, что худшее для этой женщины позади. Я никогда не узнаю, как ее звали, только лицо останется в памяти. Я не узнаю, что ее подкосило, сломило, опрокинуло и утянуло на такое глубокое страшное дно. Может, развод, беспросветная безработица, жестокий муж, родители-тираны, трудное детство или потеря ребенка, от которой невозможно оправиться. Можно вообразить массу историй, одна печальнее другой — все равно это лишь догадки, не более. Не уверена, что на небе живет Бог, но в аду она точно уже побывала. Пусть ей будет хорошо там, где она сейчас. Медленно и беззвучно гроб поехал по ленте к печному отверстию. Вскоре он исчез там целиком, и мы вышли, ощущая комок в горле.
Полчаса спустя мне передали урну в коробке. Она была горячая, словно грелка с кипятком. Мы с Вероник договорились, что прах я развею потом, в Непале или где-нибудь еще — подальше от удушливой и затхлой станции метро «Парментье». Урна побудет у нее, пока мы с Эриком планируем путешествие.
А свою смерть я уже не хочу планировать. Мне достаточно просто знать, что она придет. Завтра, через месяц или десять лет, какая разница. Пусть это будет сюрприз. Надеюсь, приятный.