Тони решительно отверг и этот вариант, но зато твёрдо пообещал, что будет приходить каждый день в пансион, пока не найдёт другого, более подходящего, места для их интимных свиданий.
Глава 19
С некоторых пор жизнь Марселло превратилась в сущий ад. Он никак не мог понять, что произошло с его Беатрисой, которую будто подменили. После того, как она сама сбежала к нему, спрыгнув с поезда, после того, как Франсиска разрешила им встречаться в её доме и говорила с ними о предстоящей свадьбе, — Беатриса вдруг отказалась выходить замуж за Марселло и даже запретила ему появляться вблизи её фазенды.
— Я сама буду приходить к тебе домой, или мы будем встречаться в нашем давнем укромном месте, — говорила она.
— Но зачем это нужно, если мы могли бы пожениться и жить вдвоём, не разлучаясь? — недоумевал Марселло. — Объясни, что произошло. Ты меня разлюбила?
— Нет, я люблю тебя! — неизменно отвечала Беатриса, однако встречаться с ним на виду у всех отказывалась наотрез.
Окончательно сбитый с толку, Марселло однажды вспылил так, что ему захотелось положить конец всем этим мучениям, о чём он и сказал Биатрисе, не выбирая выражений:
— Мне надоели твои дурацкие капризы! И ты мне надоела! Я сейчас уйду навсегда! Пусть мне будет плохо, пусть я даже умру, но ты меня больше не увидишь, это я тебе обещаю!
Беатриса расплакалась, попыталась удержать его, но Марселло был непреклонен — ушёл от неё, не оглядываясь.
По дороге он дал волю слезам и домой вернулся с заплаканными глазами, что не укрылось от внимательного взора Констанции.
— Опять поссорился со своей учительницей? — спросила она.
Марселло в ответ только горестно махнул рукой: дескать, всё пропало, и жизнь моя пропала! Констанция попыталась утешить его, сказала, что за ссорой обязательно последует примирение, как это уже не раз бывало. И тут Марселло прорвало: он вновь зарыдал и признался матери, что сам всё испортил, о чём теперь горько сожалел.
— Представляешь, я сказал ей, что ухожу навсегда! И ушёл! И ни разу не оглянулся! А она там плакала одна, просила меня вернуться... Теперь она меня никогда не простит... Но мне тоже надоело за ней бегать! Я не хотел от неё уходить, она сама меня до этого довела...
Выслушав эту слёзную тираду, Констанция нашла новые слова утешения для своего несчастного сына:
— Ты правильно всё сделал. Хватит за ней бегать, пусть теперь она за тобой побегает! Посмотри вокруг, здесь столько красивых девушек...
— Нет! — закричал Марселло. — Не нужны мне другие девушки! Я люблю Беатрису!
— Ну, так наберись терпения и жди, — строго сказала Констанция. — Не будь тряпкой. Пусть она помучается и поймёт, что была не права. Она тебя тоже любит и скоро сама сюда прибежит, вот увидишь!
— А если она меня разлюбила? Если не прибежит? Что я тогда буду делать? — совсем по-детски спрашивал Марселло, и Констанция ответила ему с усмешкой:
— Тогда как раз и настанет пора смотреть на других девушек. А пока подними выше голову и жди свою учительницу. Она долго не выдержит без тебя, прибежит!
Давая сыну такой совет, Констанция думала, что между влюблёнными произошла очередная нелепая размолвка, и не догадывалась об истинной причине столь странного, непоследовательного поведения Беатрисы.
Не догадывалась об этом и Катэрина, с которой Беатриса поделилась своим горем, рассказав о том, как Марселло «ушёл навсегда». Катэрина вовсе не посочувствовала Беатрисе, а встала на сторону брата.
— Значит, у него лопнуло терпение, — заключила она. — А чего же ты хотела? Он не может всё время лежать у твоих ног как собачонка. У Марселло тоже есть самолюбие и гордость!
— Да мне и не нужно, чтобы он лежал у моих ног! — сказала Беатриса, чуть не плача от отчаяния.
— А чего же тебе нужно? Вить из него верёвки?
— Нет, нет! Я люблю Марселло!
— Странная у тебя любовь, — осуждающе покачала головой Катэрина. — По-твоему, любить — это значит мучить другого человека! Помыкать им, то приближать, то отдалять? Марселло и так долго продержался! Я бы, на его месте, уже давно сбежала от такой любви!
— Я его не осуждаю, мне просто очень больно и горько, — заплакала Беатриса. — Он же не знает, почему я отказываюсь выходить за него замуж, а я не могу ему этого сказать...
— Чего ты не можешь сказать? — ухватилась за эту проговорку Катэрина. — Что ты скрываешь?
— Я и тебе не могу этого сказать.
— Мне можешь и не говорить, — с явной обидой произнесла Катэрина. А вот открыть свою тайну Марселло ты должна, если, конечно, любишь его на самом деле!
— У меня нет никаких тайн, — возразила Беатриса. — Я просто боюсь за Марселло. Боюсь, что его тоже… могут убить... Как убили отца Маурисиу, как убили сеньора Мартино...
Беатриса уже плакала навзрыд, и Катэрина принялась успокаивать её:
— Не плачь, глупенькая! Откуда у тебя эти страхи? Какое отношение Марселло имеет к сеньору Мартино и к отцу Маурисиу? Никакого! Кто его может убить?! Выброси из головы эти глупости.
— Это вовсе не глупости, — сказала сквозь слёзы Беатриса. — Я боюсь за Марселло, потому что он тоже итальянец! А тут всегда убивали итальянцев. Рита говорит, что на этой фазенде лежит проклятье...
— И ты ей веришь? — засмеялась Катерина, облегчённо вздохнув. — Какая же ты смешная, прямо как ребёнок! Разве ты не заметила, что Рита иногда заговаривается, несёт всякую чепуху?
— А разве ты не замечала, что Маурисиу стал очень странным? — огорошила её встречным вопросом Беатриса. — С тех пор как он узнал, кем был его отец, в нём проснулась страшная ненависть к итальянцам, по крайней мере, к тем, кто бывал у нас в доме...
— Что ты хочешь сказать?.. На что ты намекаешь?.. — спросила Катэрина, похолодев от ужаса.
— Я ни на что не намекаю, но я очень боюсь! — призналась Беатриса. — Маурисиу люто ненавидел сеньора Мартино, и вскоре тот погиб. Но он так же ненавидит и сеньора Фарину, и Марселло его ужасно раздражает... Поэтому я и боюсь...
Катэрина давно уже поняла, к чему клонит Беатриса, но верить в такую страшную догадку золовки ей не хотелось, и она стала всячески оправдывать мужа:
— Да, Маурисиу пережил сильное потрясение и до сих пор от него ещё не оправился, это правда. И взгляд у него иногда бывает странный, что я даже боюсь за его рассудок.
— Ну, вот видишь, и ты боишься, — подхватила Беатриса, однако Катэрина продолжила свою линию:
— Меня беспокоит состояние Маурисиу, но не настолько, чтобы думать о нём так дурно, как ты. Твои подозрения просто оскорбительны — и для Маурисиу, и для меня.
Беатриса, перестав плакать, взглянула на Катэрину с досадой и сожалением.