Едва машина остановилась, к ней ринулись трое в красно-синих мундирах небесных блюстителей.
– Кто такие?! – рявкнул на показавшихся в дверях пассажиров самый важный, с золотой капральской нашивкой на рукаве.
– Ламавин Пука и Орт Фальнар, на мену прилетели. – Ламавин поспешно протянул грамоты. – А эт мой летун, э-э-э…
Подложное имя Бед-Дуара он забыл напрочь. Но тот не растерялся, подсказал, выглядывая из-за плеча «хозяина»:
– Дамдик Ляма я.
– Во, точно! – энергично закивал Ламавин. – Много их у меня, работников, разве каждого упомнишь?
– Угу… – Блюститель с важным видом изучил документы. Вернул. – Хорошо, вы двое – вон в ту дверь, а ты здесь ждать будешь. Если до ветру приспичит, клозет на краю площадки.
Ламавин и Фальнар спрыгнули на гулкое металлическое покрытие, пошли к указанному выходу. Бакалейщик озирался, раззявив рот, но Ламавину было не до озираний. Если Бед-Дуара не пустят во Дворец Прошений, считай, всё пропало!
– Господин хороший, а можно мне хоть одним глазком на чудеса здешние поглядеть?
«Летун» просил таким жалобно-униженным голоском, что Ламавин усомнился – не обознался ли, в самом ли деле Бед-Дуар это говорит? Оглянулся даже.
– Раз ты не менщик, то не положено тебе зазря шастать, – сурово объяснил блюститель. И, чуть смягчившись, полюбопытствовал: – Ты что ж, в Небесье ни разу не был?
– Не был! – Бед-Дуар развёл руками.
– Откуда ж ты такой неотёсанный выискался? А ещё летун! Ладно, – блюститель смилостивился, – ступай. Но только чтоб одним глазком! От ангара далеко не отходи и, если заметишь, что к тебе патруль направляется, – бегом сюда!
– Да я чуток самый! – пообещал Бед-Дуар и заспешил вслед за менщиками.
Двери ангара открывались прямо во Дворец Прошений. Снова Ламавин попал сюда, и снова – в паре с Фальнаром. Однако если в первый раз хоть и было волнительно, но он вполне понимал, чего ожидать, то сегодня ни о какой ясности речи не шло. Вдобавок сон дурацкий! Парень никак не мог выбросить его из головы. Вон там, и там, и там стояли прилавки, за теми колоннами были горой свалены мешки с пряностями, в том углу торговали негранёными изумрудами из Гунга. А здесь, на этом самом месте, возвышался помост, где восседал наряженный в парчовый, расшитый золотом кафтан знаменитый на весь мир купец, цехмейстер бакалейной гильдии господин Ламавин Пука!
– Так мы очередь занимать будем? – дёрнул за рукав Фальнар. – Или откупишься?
Времени на очереди не было, нужно действовать, пока раннее утро и людей в Небесье не много. Ламавин вынул из кошеля золотую марку, бросил спутнику:
– На! Ступай, договорись.
У Фальнара глазки заблестели от жадности, слюнки изо рта потекли. Схватил монету, метнулся к столам писцов. Ясное дело, прошение писать собственноручно им не понадобилось – великое дело мзда! Первую препону преодолели благополучно.
Лекарь в Госпитале удивлённо фыркнул, когда прочитал бумаги. Подозрительно уставился на «менщиков»:
– Это что ж получается, трёх месяцев не прошло, как вы тут побывали? А теперь на попятный?
– А чего? – Ламавин подбоченился с важным видом. – Захотели – так поменялись, перехотели – эдак.
– Ну-ну… Осмотр заново проходить будете или давешний переписать?
– Переписать! – дружно гаркнули оба.
Во Дворце Ожидания людей пока было мало, очередь двигалась быстро. Ламавин прошёл в самый первый ряд диванчиков, как раз туда, где блюстители выкликивали номера. Едва умостился – мальчишка-разносчик со своими булочками и бульоном очутился тут как тут. Видно, слух о щедром купчике уже пополз по ярусу.
– Господин, не желаете ещё чего…
Ламавин отмахнулся – не до еды. Вот когда всё закончится, тогда и отведёт душу!
Фальнар, воспользовавшись его отказом, тут же ухватил обе булки, принялся жадно запихивать в рот. Видно, изрядно наголодался незадачливый хитрован. Не успев дожевать, предложил вдруг:
– А давай не будем лавку делить? Запишемся компаньонами.
Ламавин не ответил, только зыркнул сердито. Ишь ты, компаньон выискался! Того и жди, объегорит. Но Фальнар не унимался:
– Хоть скажи по секрету – с какого дела ты такой барыш состриг? Что тебе, жалко? Признайся честно, Эдаль подсобила? Ох она и хитрованка! С самой великой княгиней поменяться умудрилась, а глазки невинные строит – не ведаю, мол, с кем! Ты ж это уже знаешь, да?
Тут Ламавин не выдержал. Схватил бывшего бакалейщика за грудки, благо блюстителей рядом не было:
– Чего ж ты, леший тебя поменяй, мне сразу об этом не сказал?!
Фальнар довольно захрюкал:
– А чтобы сюрприз. Да ты не опасайся, об этом мало кто знает. И те, кто знают, помалкивать обещались. Я и сам поначалу сильно сомневался – правительницу нашу один раз всего видел-то. Но потом градоначальник подтвердил. Ты, главное, её в Княжград не привози, а то мало ли… – Он прикрыл глаза, причмокнул: – Эх, зато как начнёшь ей титьки тискать, враз князем себя представляешь. Вот вернусь в Берестовье…
У Ламавина зачесался кулак, но он сдержался, пожалел. Не паскудника этого, понятное дело, а свою рожу. Вздохнул, представив, что если б всё заранее знал, то сидел бы нынче дома в Берестовье или лежал бы в тёплой, мягкой постели. А может, и не один бы лежал – синеглазая-то лишь на трезвую голову неприступной оказалась.
За всеми этими мыслями он чуть было не пропустил условленный срок. Да и пропустил бы, если б нетерпеливый Фальнар не толкнул в бок:
– Ламавин, Ламавин, не спи! Наш номер следующий.
– Как следующий?!
Ламавин принялся лихорадочно рыться по карманам в поисках жетона. Нашёл, уставился на выбитые в металле цифры. Точно!
Он вскочил, сунул бляху и монету в придачу Фальнару:
– На! Задержишь, ежели что!
– Да ты куда?! – опешил тот. – Очередь пропустим!
Ламавин не слушал, бежал к выходу.
В дверях Дворца Ожидания ему преградили дорогу блюстители:
– Куда навострился? Клозет – вон он, ясно ж написано! Или букв не знаешь, олух деревенский?
– Да меня слуга ждёт, пару словечек сказать надобно!
– Поменяешься, тогда и скажешь.
– Мне во как спешно надо!
Ламавин напирал своим немалым пузом, и блюстители нахмурились. Писец, что принимал именные грамоты и прошения, поднялся из-за стола:
– Ты что порядок нарушаешь? Пеню платить захотел?
– Да я на минутку… – Ламавин выудил из кошеля золотую монету, протянул: – Вот, возьмите за труды.
Лицо писца налилось кровью.
– Что ты мне свои вонючие гроши тычешь?! А ну забирай грамоту и пшёл отсюда! Аннулирую твоё прошение!