«Сталина, судя по всему, беспокоило содержание мемуаров Коллонтай, — писал Александров-Агентов. — Недаром, если верить свидетельству тогдашнего шифровальщика резидентуры НКВД в Стокгольме Петрова, когда у Коллонтай случился удар, Сталин систематически требовал информацию о состоянии ее здоровья, а агенты НКВД в нашем посольстве получили (и выполнили) указание тайно вскрыть сейф Коллонтай и сфотографировать его содержимое. Но, как видно, ничего страшного не нашли: Коллонтай была достаточно осторожным человеком».
Едва ли вождь этого потребовал. Если бы его интересовали бумаги Коллонтай, не стали бы ждать ее болезни. Скорее всего, это была ведомственная инициатива.
Но вот что важно отметить.
Как поступила Коллонтай, узнав, что у нее украли архив? Бесстрашная Коллонтай, которая не боялась толпы в революцию, оказалась в тюрьме при Временном правительстве, спорила с Лениным? Вызвала резидента и сказала: как вы посмели? Я здесь хозяйка!..
Увы. Наученная жизнью Коллонтай даже не посмела возмутиться…
К тому времени полковник Рыбкин покинул Стокгольм. В августе 1943 года его вернули в Москву. В Четвертом управлении Наркомата госбезопасности (террор и диверсии в тылу противника) он стал заместителем начальника 2-го отдела, который ведал диверсионной работой на территории Германии.
После войны, в мае 1947 года, он получил большое повышение. Полковника Рыбкина утвердили заместителем начальника службы «ДР» (проведение актов террора и диверсий) Министерства госбезопасности СССР. Вместе с женой, Зоей Воскресенской, он поехал отдыхать в Чехословакию, в Карловы Вары, курорт с мировым именем. Поездка оказалась для него роковой — возвращаясь назад, Рыбкин погиб в автомобильной катастрофе.
В Стокгольме его сменил Василий Трифонович Разин (он же — Василий Петрович Рощин, настоящее имя Яков Федорович Тищенко). В годы Гражданской войны он партизанил на Дальнем Востоке. С конца 1925 года служил в разведке — в Китае и Германии. Был резидентом в Австрии до 1938 года, когда она вошла в состав третьего рейха. В том же 1938-м его уволили из разведки, но в 1941-м вернули.
А с Коллонтай по поводу пропавших документов объяснялся заместитель резидента Елисей Тихонович Синицын.
«Я знал, что этот архив был по сути выкраден у нее из-под больничной кровати, — рассказывал Синицын, уже будучи пенсионером, — поскольку мой предшественник полагал, что такое же может сделать и шведская спецслужба, чтобы прочитать совершенно уникальные заметки старого деятеля большевиков и ее характеристики партийных коллег.
Когда личный секретарь Коллонтай Эмми Лоренсон вынуждена была рассказать больной Александре Михайловне об этом неприятном происшествии в больнице, Коллонтай очень переживала и огорчилась».
Синицын сообщил полпреду:
— Поскольку я в Центре руководил разведкой по Скандинавским странам, то два ваших чемодана — один большой, один поменьше — поступили к нам в отделение с поручением наркома Берии: прочитать содержимое от первой до последней строчки и письменно доложить ему о прочитанном. Откровенно говоря, такое приказание Берии означало, что я должен изучить ваш архив на предмет вашей политической неблагонадежности. Не скрою, что ваши мемуарные материалы прочитал с большим интересом и ничего в них не обнаружил такого, что бы представляло интерес для Берии. Мою докладную записку начальник разведки Фитин направил Берии и позднее сказал мне, что с ней ознакомлен Сталин. Вскоре я получил указание сложить материалы назад в чемоданы, как они лежали при вскрытии их, опечатать чемоданы сургучными печатями НКВД и отвезти их в Институт Маркса — Энгельса — Ленина, где сдать в архив на хранение.
По словам Синицына, выслушав его, Коллонтай и бровью не повела:
— Спасибо за рассказ об архиве и за то, как вы доложили о нем Берии. Теперь я, наконец, буду спокойна! А то, чего только я не думала.
Можно себе представить, как ей было обидно! Она считала, что всегда помогала разведке, чем могла. В частности, приложила немалые усилия, чтобы выручить из беды агента советской разведки — немецкого коммуниста Эрнста Вольвебера.
Эрнст Фридрих Вольвебер имел кличку «Красный матрос», потому что он участвовал в восстании матросов в Киле осенью 1918 года, что было первым раскатом немецкой революции, разрушившей кайзеровский режим. В ноябре 1918 года моряка-подводника Вольвебера избрали председателем Совета солдатских и матросских депутатов в Киле. В 1921 году он вступил в компартию Германии.
Двадцать второго августа 1923 года в Москве приняли решение о начале вооруженного восстания в Германии. Осенью компартия Германии получила из Москвы 250 тысяч долларов. Вольвебер возглавлял военную организацию КП Г (организация «М») в Гессен-Вальдеке, затем в Тюрингии и Силезии. Восстание началось 21 октября, через два дня было подавлено. Вольвебера посадили. Но вскоре отпустили (см.: Военно-исторический журнал. 2002. № 4). В 1928 году его избрали депутатом прусского ландтага, в 1932-м — депутатом рейхстага. Он возглавлял профсоюз моряков и портовых рабочих в Гамбурге.
Эрнст Вольвебер руководил подпольной разведывательной и контрразведывательной структурой компартии, принимал участие в подготовке диверсантов, которые в нужный момент должны были помочь Красной армии — начать вооруженное восстание в Германии.
После прихода нацистов к власти Вольвебер эмигрировал в Москву. В 1936 году он приехал в Данию, где создал разветвленную подпольную организацию для совершения диверсий против немецкого и итальянского флота. Его люди в Швеции готовили взрывные устройства, замаскированные под куски угля, и подбрасывали на суда, которые везли оружие для войск генерала Франко в Испанию.
После оккупации Дании Вольвебер перебрался в Норвегию. 9 апреля 1940 года немецкие войска высадились и в Норвегии. Эрнст Вольвебер искал спасения в соседней Швеции. Датский паспорт у него был фальшивый, поэтому его арестовали прямо на границе. Шведский суд приговорил Вольвебера к шести месяцам исправительных работ, после чего его должны были выслать из страны. Но это было лишь начало.
Один из подпольщиков-шведов пришел в полицию и назвал имена людей, которые подкладывают мины на шведские суда с грузом железной руды для нацистской Германии и франкистской Испании. Основываясь на его показаниях, в июне 1941 года в Швеции арестовали больше семидесяти человек, которых подозревали в диверсионных акциях. Большую часть арестованных вскоре отпустили, 11 посадили на скамью подсудимых. Эрнста Вольвебера приговорили к трем годам лишения свободы.
Немцы попытались его заполучить. Германский посол в Стокгольме передал в МИД ноту с требованием выдать Воль-вебера, виновного «в совершении тяжких преступлений против Германии». Вслед за немецким послом к генеральному секретарю МИДа Эрику Бухеману пришла Александра Михайловна Коллонтай. Она доверительно сообщила шведскому чиновнику, что Советский Союз просит ни при каких обстоятельствах Вольвебера Германии не выдавать.
Шведы попали в трудное положение. Им не хотелось ссориться ни с Берлином, ни с Москвой. Эрик Бухеман ответил Коллонтай, что по закону преступника следует выдать той стране, гражданином которой он является. Тогда шведского посла в Москве Вильгельма Ассарссона пригласил заместитель наркома иностранных дел Соломон Абрамович Лозовский и потребовал выдачи советского гражданина Вольвебера…