Алексей Кулаковский - читать онлайн книгу. Автор: Николай Коняев cтр.№ 77

3 января 1924 года. Пишу сегодня якутскую транскрипцию, параллель между разными транскрипциями. О произношении якутских звуков. Кончил на литере «А». Киприян законопатил мне стены и потолок сеном, чтобы не дуло… Была Анна, жена Дмитрия. Сестра, не видавшая ее восемь лет, не проявила никаких признаков радости. Вот бесчувственность!

4 января 1924 года. Состояние здоровья не ухудшилось, что удивляет меня. Начинаю на «В». Написал на «Д» и «З», всего около 700 слов.

5 января 1924 года. Продуктов осталось: две ляжки кобылы, две ноги, грудь и шея оленя, всего около семи пудов, то есть 280 фунтов. Если в день — по три фунта, хватит на 91 день, грудь — на семь дней, голова — на два дня, брюшина — на пять дней, = 105 дням, т. е. до Егорьева дня, а если по четыре фунта в день, то — на 82 дня, беда! Свечей — 4 1/2. Николай хотел поправить камин, но одна сторона развалилась. Дымит гуще.

6 января 1924 года. Крещение Иисуса Христа… Приехал кузнец и сообщил, что приехал знаменитый богач-тунгус Василий Ылаана и остановился в 50 верстах. Многие едут к нему. До II писал слова, всего переписано 1752 слова. Завтра кончу.

7 января 1924 года. Я еле-еле кончил словарик ^[138]. Вышло 2358 слов, каково?! Ай, да, якуты!

8 января 1924 года. Днем помер мальчик. Я ходил за реку звать людей… Вечером делал гробик…

11 января 1924 года. Я иду к Тиистииру отправлять письма. Мавра намерена убить тощую корову на мясо. Общий недостаток всех северян убивать на мясо тощую скотину зимою и весною, вместо того, чтобы побить их осенью, когда она жирна и не поела сена.

14 января 1924 года. Болел желудок вследствие того, что неосторожно глотал несколько кусочков нетщательно расчавканного мяса… Читал Л. Н. Толстого «Мысли мудрых людей» в третий раз… Я писал легенду об Уран Хосуне.

15 января 1924 года. Сделал на сковороде «судуран». Обедал остатком ужина. Судуран прогорел. Говорят, можно совсем без масла, попробую. Написал легенду о Булун» ньан Хосуне.

16 января 1924 года. Пишу о Хаас Ойууне и об Юнкэбил. Кончил обе.

23 января <1924> года. С третьего дня меня захватила эпидемия, скосившая всех: боль в груди, ссадина под кадыком у основания горла, кашель, хрипота. Вечером делал угут из золы, но неудачно. Люди хворают по два-три месяца, умерло пять детей. А я выживу ли, слабый?

25 января 1924 года. Пишу о Бахсы Тойоно… Была Ефросинья. Хозяйки предложили всего один вопрос «кэпсээ». Затем замолчали все на целый час… Писать не могу, болят пальцы. (Почерк стал неровным, буквы как бы дрожащие.)».

Так, в работе над словарем, над якутскими легендами и завершился такой трудный для Алексея Елисеевича Кулаковского и для всей Якутии 1923 год.

Живой водой, поднятой с глубин родного языка, омывалась душа, и вот уже в конце января 1924 года Алексей Елисеевич приступил к работе над своими стихами и поэмами. 31 января 1924 года он записывает в дневнике, что переводил «По полю, полю чистому» Николая Григорьевича Цыганова.

2

Стихотворение Цыганова было записано в тетради Алексея Кулаковского еще в Якутском реальном училище, и вот теперь, три десятилетия спустя, Кулаковскому показалось важным, чтобы оно зазвучало на якутском языке, вбирая в себя все его переживания последних лет…

Видимо, стихотворение «Речка» соответствовало мыслям и ощущениям, владевшими Алексеем Елисеевичем в юрте Василия Петровича Попова. В строках русского поэта узнавал Кулаковский свою жизнь и свою судьбу…

И какая разница, что за мутноватым куском льда, вставленным в оконце, не лазоревые высыхали цветы, а лежал глубокий снег и хмурые, как повстанцы-дружинники, стояли высокие сосны…

««Речка» Цыганова… — записывает Кулаковский 1 февраля 1924 года. — Вышло довольно сносно для понимающих, но не для публики».

3

После перевода «Речки» Николая Цыганова Алексей Елисеевич Кулаковский взялся за свои стихи.

«Переписываю «Сон шамана», — записал он 4 февраля 1924 года. — Свечи выходят, поэтому остаток медвежьего сала решил употребить на «жирник».

Картина впечатляющая…

В мутноватых сумерках юрты теплится огонек свечи, над бумагой склонился Ексекюлях и, записывая на бумагу свои былые пророчества, понимает, что многое из того, о чем писал он полтора десятка лет как о будущем, стало уже прошлым…

«Помнится, в раннем детстве увязался я с отцом в Аччагар, который до войны был отдельным наслегом, в гости к бабушке, к теще его, — вспоминал якутский писатель Далан. — Вот там-то я и услышал, как два подростка читали вслух знаменитое «Сновидение шамана» Ексекюляха.

Навсегда в детскую душу мою впечатались эти повторяющиеся и какие-то таинственно жуткие слова «дом ини дом» и портрет усатого человека в суконном пальто. Не знаю почему, быть может, от слова «шаман», но и после, повзрослев, всегда с каким-то трепетом и страхом смотрел я на портрет Кулаковского. Мурашки бегали по телу» ^[139].