Сократ - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Суриков cтр.№ 57

А теперь уместно будет поставить вопрос: для чего нужна была Сократу эта его знаменитая ирония? И прежде всего — в смысле демонстративного самоуничижения? Для того, чтобы избегать важничанья, как считает Аристотель? Наверное, и в этом дело. Особенно учитывая, что «босоногий мудрец» постоянно выстраивал себе образ «антисофиста», «софиста наоборот». Коль скоро софисты были важными и вальяжными, то что же оставалось их принципиальному противнику, кроме как выстраивать принципиально противоположную стратегию поведения?

К тому же такая стратегия была удачной еще и тем, что легче приносила победу. Сократ как бы заманивал софиста в ловушку, тот с начала спора принимал «босоногого мудреца» за легкого, не опасного противника. Еще бы, ведь тот постоянно декларировал превосходство собеседника и свою слабость. И память-то у него плохая, и философского образования он не имеет… Софист расслаблялся, а в результате бывал разбит по всем статьям.

Однако, повторим, аналогичное лукавое поведение проявлял Сократ не только в жестоких диспутах, но и в конструктивных беседах с целью нахождения истины, когда говорил не с врагами, а с единомышленниками. И с ними тоже он как-то двусмыслен; ставит вопросы, но не дает ответов, что-то недоговаривает… Эта незаконченность, открытая концовка многих диалогов, как нам кажется, напрямую связана с сократовской иронией. Это два средства, ведущие к одной цел и: показать ограниченность человеческого знания, которое поэтому и не заслуживает к себе особо серьезного отношения.

При всем при том, как бы ни был Сократ в беседах ироничен и склонен к преуменьшению собственных достоинств, в действительности он имел весьма высокое мнение о себе. Но выяснилось это в полной мере уже на самом закате его дней — тогда, когда пришла ему пора давать перед согражданами отчет во всей своей жизни. Ибо именно так воспринимались в Афинах суд и выступления на нем .

Многим афинянам доводилось по той или иной причине оказываться в качестве подсудимого и представать перед огромной (пять сотен человек!) коллегией присяжных. Модели выступлений в такой ситуации были прекрасно отработаны. В частности, говоря перед судьями, старались воздействовать на их эмоции, вызвать жалость к себе. Рвали одежду на груди и показывали шрамы от ран, полученных в боях за отечество. Приводили маленьких детей, чтобы те плакали и умоляли пошалить родителя. Да и в целом вели себя крайне приниженно — «тише воды, ниже граны», заискивали перед судьями.

Прекрасно описывает это Аристофан устами одного из героев своих комедий, судьи-присяжного:

Вполне мог бы при желании обратиться ко всему этому арсеналу приемов и Сократ. И шрамы показать — ибо воином он был великолепным. И продемонстрировать судьям плачущих детей — из его сыновей, как мы знаем, двое были на тог момент малышами. И попытаться добиться снисхождения заискиванием… Однако ничего этого он делать не стал.

Философ и на сей раз, как всегда, проявил себя подлинной «белой вороной» среди сограждан. В условиях, когда любой из них не счел бы для себя зазорным прибегнуть ради собственного спасения к самоуничижению, Сократ — которому, казалось бы, это самое самоуничижение было столь привычно — повел себя полярно противоположным образом, без всякого намека на скромность. Афиняне — чуть ли не впервые на своей памяти — увидели гордого Сократа. Даже чуточку надменного. Не только не скрывающего своих достоинств и заслуг, но и подчеркивающего их:

«Чему по справедливости подвергнуться или сколько должен я уплатить за то, что ни с того ни с сего всю свою жизнь не давал себе покоя, за то, что не старался ни о чем таком, о чем старается большинство: ни о наживе денег, ни о домашнем устроении, ни о том, чтобы попасть в стратеги, ни о том, чтобы руководить народом; вообще не участвовал ни в управлении, ни в заговорах, ни в восстаниях, какие бывают в нашем городе, считая себя, право же, слишком порядочным человеком» чтобы оставаться целым, участвуя во всем этом; за то, что я не шел туда, где я не мог принести никакой пользы ни вам, ни себе, а шел туда, где мог частным образом всякому оказать величайшее, повторяю, благодеяние, стараясь убеждать каждого из вас не заботиться ни о чем своем раньше, чем о себе самом, — как бы ему быть что ни на есть лучше и умнее, не заботиться также и о том, что принадлежит городу, раньше, чем о самом городе, и обо всем прочем таким же образом. Итак, чего же я заслуживаю, будучи таковым? Чего-нибудь хорошего, о мужи афиняне, если уже в самом деле воздавать по заслугам, и притом такого хорошего, что бы для меня подходило. Что же подходит для человека заслуженного и в то же время бедного, который нуждается в досуге вашего же ради назидания? Для подобного человека, о мужи афиняне, нет ничего более подходящего, как получать даровой обед в Пританее, по крайней мере для него это подходит гораздо больше, нежели для того из вас, кто одержал победу в Олимпии верхом, или на паре, или на тройке, потому что такой человек старается о том, чтобы вы казались счастливыми, а я стараюсь о том. чтобы вы были счастливыми, и он не нуждается в даровом пропитании, а я нуждаюсь. Итак, если я должен назначить себе что-нибудь мною заслуженное, то вот я что себе назначаю — даровой обед в Пританее» (Платон. Апология Сократа. 36 b слл.).