Виктор Муравленко - читать онлайн книгу. Автор: Александр Трапезников cтр.№ 63

— Вот с этого момента, дядя Коля, давай поподробнее, — сказал Леша игриво.

— Ладно, расскажу несколько примечательных, но и трагических случаев, — откликнулся Чишинов. — В августе 1965 года, за месяц до приезда в Тюмень Муравленко, на одну из северных буровых по ошибке пригнали бочку метанолового спирта. Ну, спирт-то всегда был нужен, не только для медицинских целей. А тут — метанол. Потравилось очень много людей, прежде чем разобрались. Но разбираться пришлось уже Виктору Ивановичу. Другая драма произошла в Мегионе. Там мастером одной из буровых бригад работал Мирхат Зарифулин из Уфы. Отличный инженер, комсомолец. Как-то раз вертолет доставил на буровую очередную вахту. Мирхат сразу заметил, что один из дизелистов, по фамилии Вторых, явно не в себе. Шатается, глаза «стеклянные», а уж перегаром разит! Короче, отстранил он его от работы. Велел тем же вертолетом отправляться домой — пьяным на буровой делать нечего.

Вахта разошлась по рабочим местам. А Зарифулин остался в культбудке, что-то записывал в вахтенный журнал. Вдруг на пороге снова появился дизелист Вторых. И опять начал канючить: «Допусти, мастер, до работы, я при полном порядке!» Слово за слово, вспыхнула ссора. На стене висело ружье, поскольку многие любили после вахты поохотиться на озерах. Вторых сорвал это ружье, направил ствол на Зарифулина, а руки ходуном ходят. «Допустишь к работе?» — «Нет», — спокойно ответил Мирхат. И прогремел выстрел. Картечью мастеру разворотило всю грудь, умер мгновенно. Когда сбежались буровики, убийце уже удалось скрыться. Но потом его все-таки нашли, на берегу реки Ваха, пытался угнать рыбачий катер. А выездная сессия суда состоялась прямо на месте преступления, в бараке. Присутствовали сотни людей — не только нефтяники, но и строители, лесорубы, охотники, рыбаки. Все требовали высшей меры, поэтому боялись, что убийцу на месте растерзают. Вот так, из-за водки — две человеческие жизни насмарку… Зарифулина жалко. Его буровики потом влились в бригаду Степана Повха, Героя Социалистического Труда. А Вторых…

— Расстреляли?

— А ты как думал? Это сейчас с убийцами и насильниками цацкаются, а тогда действовал закон высшей справедливости. Око за око. И заметь, характерная у него была фамилия — Вторых, будто и суждено ему было быть на вторых ролях, позади таких, как Зарифулин и Повх, за их спинами. Те были первые, герои по большому счету, а эти — вторые, а собственно — последние. Как на войне. Они и дезертируют, и в спину стреляют.

— Но я все-таки против смертной казни, — сказал Леша. — Это как-то недемократично. Я — за права человека.

— Дурной ты еще, парень, — незлобиво ответил дядя Коля. — У нас сейчас только тем и занимаются, что «защищают права человека», а список этих «человеков» публикует журнал «Форбс». Тебя-то самого никто ни от преступности, ни от безработицы, ни от инфляции, ни от милицейского беспредела защищать не станет… А вот еще такой случай, — продолжил он, вспоминая. — Первый нефтяной промысел на Мегионской земле возглавлял один из лучших соратников Муравленко — Иван Иванович Рынковой. Он, кстати, земляк Виктора Ивановича, родился неподалеку от станицы Незамаевской, только на двадцать пять лет позже. Работал на Арлановском месторождении в Башкирии, потом в Западной Сибири. Он рассказывал, что дисциплины и порядка поначалу было добиться очень тяжело. Поселок на Баграсе, к примеру, состоял из двух десятков бараков, жили там в основном рабочие. Вечером — сплошные пьянки, многие напивались до белой горячки. Когда Рынковой приезжал к двенадцати ночи, весь народ был уже «в стельку». И ружье на него тоже наставляли, и драться лезли. Порою приходилось буквально сражаться за свою жизнь. Однажды на том же Баграсе он разбил у строителей два ящика водки. Тогда к нему в катер-самоходку сели трое рабочих, попросились подвезти до Мегиона. Он видит: в руках у них веревка, привязанная к большому камню. А в пути они ему говорят: «Значит так, начальник. Или ты нам не мешаешь, или мы тебя сейчас в Оби утопим. Мы хозяева в тайге».

Капитан катера, слышавший этот разговор, не на шутку перепугался. Но Рынковой — не только человек смелый, но еще и профессиональный спортсмен. Он капитану тихо говорит: «Их трое, а у нас ружья нет, утопят меня, и тебя в живых не оставят. Поэтому, когда я подам сигнал, ты резко крутани руль, только быстро. Наше спасение — самим столкнуть их в воду». А на самоходке перила были только впереди, на корме почти никакого ограждения. И Рынково-го они зовут для продолжения разговора именно на корму. Веревка с камнем уже приготовлены. Иван Иванович еще пытается им что-то внушить: «Ребята, меня утопите, другого, но уже всё, ушло то время, кончилось. Без дисциплины нефть брать невозможно, надо бросать пьянки». Но все увещевания без толку. Один из этой троицы уже наклонился за камнем. Тут Рынковой подал знак капитану, а сам всем троим и врезал — руками и ногами. Все они одновременно оказались в воде, за бортом. Самоходка пошла дальше.

— А эти трое? — спросил Леша.

— Двое из них приплыли-таки к берегу, а третий, по слухам, утонул. Но туда ему и дорога. Так что борьба с пьянкой велась нешуточная. А Рынкового уважали даже заключенные-условники, которые делали изоляцию на первом нефтепроводе до Мегиона. Его называли «железный батя». Как-то ночью эти лихие ребята* встретили его на участке, посветили фонариком в лицо. «Нет, — говорят, — этого не трогаем, это порядочный начальник!» Потому что сам он хоть и был твердым и жестким, но личность никогда не унижал, всегда стремился делать людям добро.

В 1966 году случилось сильнейшее наводнение, паводок затопил всю мегионскую пойму. Баграс, все скважины, фонтанная арматура оказались под водой. Нефтепровод, собиравший нефть со всех скважин Мегионского месторождения, всплыл. Ходил туда-сюда, как струна на гитаре. Фиксации никакой нет, а нефть добывать надо. Ситуация была очень серьезной, это могло вылиться в целую катастрофу. Так и случилось — нефть вспыхнула. Рынковой потом писал, что это был взрыв, как на Хиросиме. В радиусе полукилометра горела нефть, а внутри бушевали настоящие смерчи. Постепенно всё это стягивалось к центру аварии. Надо было перекрывать скважины, чтобы в нефтепровод не поступала нефть. Рынковой в тот день прыгал с борта вертолета — высота 10 метров — на полузатопленную «Амфибию», упал на тент, под которым находились инструменты, едва не угодил на лопату. Потом вместе с другими по очереди ныряли в ледяную воду, перекрывали задвижки на всех пяти скважинах…

А с 1968 года он уже работал начальником нефтепромысла на Самотлоре. Туда вслед за Рынковым перебазировались почти все мегионцы. Через год, второго апреля, пустили первую Самотлорскую нефть. Первый замминистра Оруджев, который присутствовал на пуске скважины, обнял тогда горячую трубу, заплакал и произнес «историческую» фразу: «Вот она — наша кормилица! Скважину надо ласкать, как женщину, тогда она будет давать много нефти!» Эти его слова потом долго обсуждались и повторялись при каждом удобном случае. А таких дебитов, как на Самотлоре, в стране еще не было. Но и там однажды случилась страшнейшая авария.

— А поконкретнее? — попросил Леша.

— Надо бы тебе почитать об этом книгу самого Рынкового, — ответил дядя Коля. — Но расскажу своими словами. Согласно проекту Самотлор должны были вывести на добычу семидесяти миллионов тонн нефти в год. И соответственно, всё обустройство месторождения велось на основе проектных цифр. Но ЦК партии постоянно давил всё новыми директивами: давайте, наращивайте добычу! И в итоге объединение вышло на уровень в 100 миллионов тонн. А техника и оборудование такой нагрузки не выдерживали. Сепарационные установки первой ступени — в них газ отделяется от нефти — ходили ходуном. Из-за большого потока нефти газ не успевал отделяться от жидкости и через клапаны выходил наружу, оседая у поверхности земли. Ветром газ уносило в атмосферу, но в тихие погодные дни он скапливался в таких концентрациях, что достаточно было чьей-то незначительной оплошности, случайной искры — и…