У них уже все есть. Им не нужно больше денег.
Опять появилось ощущение, что внутри сжимается что-то острое и твердое, причиняя пылающую боль, которая, остывая, переходит в шаткую решимость.
Если она проиграет, то останется ни с чем. Значит, нужно постараться не проиграть.
– Хорошо.
Водитель потянулся назад и открыл заднюю дверь. С чувством, будто она прыгает со скалы, Хэл запихнула мамин чемодан и забралась следом.
– Похоже на похороны, – произнес голос с переднего сиденья, и Хэл, вздрогнув, подняла голову.
– Простите, вы что-то сказали?
– Я говорю, похоже на похороны, – повторил водитель. – В церкви. Вам туда? Родственник, да?
Сквозь сильный дождь, зарядивший, когда они выехали из Пензанса, Хэл всмотрелась в окно. Ей удалось с трудом различить небольшую каменную церковь, угнездившуюся с края поля на фоне серых туч, и немногочисленную стайку участников погребения у входа на кладбище.
– Да, – еле слышно ответила она, а когда водитель приложил руку к уху, громче повторила: – Да, мне туда. Это… – Хэл помедлила, но во второй раз вышло легче. – Это моя бабушка.
– А-а, соболезную, дорогая, – сказал таксист, снял плоскую кепку и положил на соседнее сиденье.
– Сколько я вам должна? – спросила Хэл.
– Двадцати хватит, милочка.
Кивнув, Хэл отсчитала на маленький подносик между сиденьями одну десятифунтовую банкноту, две по пять и замялась. А может она позволить себе чаевые? Затаив дыхание, она пересчитала оставшиеся в кошельке монеты, соображая, как доберется от церкви до имения. Но с ее места был виден счетчик, и на нем светилось – 22.50. Черт, он берет с нее меньше. Чувствуя себя виноватой, она положила на подносик еще один фунт.
– Большое спасибо, – сказал таксист, сгребая деньги. – Осторожнее под дождем, дорогуша. В такой день недолго и собственную смерть подхватить.
Слегка вздрогнув от этих слов, Хэл в ответ лишь кивнула, открыла дверь и вылезла под проливной дождь.
Когда такси отъехало, выбивая из-под колес фонтаны брызг, Хэл с минуту постояла, пытаясь справиться с чемоданом. Дождь залепил стекла очков, и она в конце концов сняла их, чтобы рассмотреть сквозь ливень кладбищенские ворота и маленькую серую церковь, сгорбившуюся у подножия скалы. Кладбище огораживала низкая каменная стена, за которой Хэл, конечно, очень смутно, но разглядела темный пролом в земле. Судя по форме, почти наверняка это открытая могила в ожидании гроба женщины, которую она собиралась обмануть.
На какой-то момент Хэл овладело почти непреодолимое желание развернуться и бежать – не важно, что до ближайшего вокзала тридцать миль, не важно, что у нее нет денег, а дешевое черное пальто и туфли совсем не по погоде.
Но пока она раздумывала, ее похлопала по плечу чья-то рука, и, резко обернувшись, она увидела перед собой невысокого человека с аккуратной седой бородкой, который смотрел на нее сквозь запотевшие от дождя очки.
– Здравствуйте, – сказал он со странной смесью робости и уверенности. – Я могу помочь? Мое имя Тресвик. Вы на похороны?
Хэл торопливо нацепила очки, но они не помогли ей узнать лицо. Правда, при имени Тресвик прозвенел звоночек, и Хэл лихорадочно принялась перебирать в голове имена, но потом с облегчением и одновременно тревогой вспомнила.
– Мистер Тресвик! Вы мне писали! – воскликнула она, протягивая руку. – Я Хэл, то есть Хэрриет Вестуэй. – В конце концов, в таком виде это не вранье.
Повисла пауза. Живот у Хэл опять свело спазмом. Наступил момент истины – или первый из множества. Если искомой Хэрриет Вестуэй тридцать пять, или она блондинка, или шести футов ростом, все было кончено, не начавшись. Тогда она может попрощаться даже с мыслью зайти в церковь, не говоря уже о наследстве, и отправится обратно в Брайтон тем же поездом, с прохудившимся кошельком и заметно уязвленным самолюбием.
А мистер Тресвик все молчал, только качал головой, и в животе у Хэл что-то оборвалось. Господи, все пропало. Все-все-все пропало.
Но вдруг, прежде чем она успела сообразить, что сказать, адвокат заключил ее руку в свои руки, окутанные теплыми кожаными перчатками.
– Ну вот и славно, вот и славно… – Он качает головой, потому что не верит, решила Хэл. – Вот чудеса так чудеса! Как я рад, как рад, что вы приехали. Я не был уверен, что письмо дойдет вовремя. Должен признаться, вас непросто было найти. Ваша мать… – Вдруг адвокат решил, что разговор заходит не туда, и, осекшись, попытался скрыть смущение, сняв и протерев очки. – Ну, впрочем, теперь это уже не имеет значения, – продолжил Тресвик, снова водрузив очки на нос. – Скажем просто, нам здорово повезло, что мы вовремя вас отыскали. И я так рад, что вы нашли возможность приехать.
Ваша мать… В океане неизвестности эти слова показались Хэл чем-то, на что можно опереться, деталью, на которой она может попытаться что-то выстроить. Значит, она думала в правильном направлении: связующим звеном является дочь миссис Вестуэй.
– Разумеется, – ответила она и даже выдавила улыбку, хотя челюсти у нее намертво сцепило от холода. – Я тоже оч-чень р-рада.
– О, да вы дрожите, – с беспокойством заметил Тресвик. – Позвольте мне провести вас в церковь. Совершенно несносный день, и, боюсь, в Святом Пиране не топят, так что внутри ненамного лучше. Но по крайней мере там сухо. Вы уже?.. – начал он, но в этот момент они дошли до ворот, адвокат открыл их и, отойдя в сторону, пропустил Хэл.
– Я уже – что?.. – переспросила она, когда они на секунду остановились под навесом.
Тресвик опять надумал протереть очки – зря, решила Хэл, посмотрев на дорожку, по которой им предстояло пройти до церкви.
– Вы уже виделись с дядьями? – осторожно спросил адвокат, и, несмотря на промозглый день, Хэл вдруг стало тепло у сердца. Дядья. У нее есть дядья.
Да нету у тебя никого, строго сказала она себе, пытаясь отогнать возникшее ощущение. Они тебе не родственники. Но думать так было нельзя. Если она хочет чего-то тут добиться, нельзя только делать вид, надо хоть чуть-чуть поверить.
Однако что же ей сказать? Как ответить на вопрос? Хэл замерла, стараясь что-нибудь придумать, а потом вдруг до нее дошло, что она уже довольно долго таращится на мистера Тресвика. Невысокий человек тоже смотрел на нее – озадаченно.
– Нет, – произнесла она наконец. В общем, чего тут ломать голову? Никакого смысла делать вид, будто знаешь людей, которые в двух шагах и изобличат тебя в ту самую секунду, как увидят своего адвоката. – Нет, мы не встречались. Если честно… – Хэл закусила губу, соображая, все ли делает правильно, но, несомненно, по возможности лучше говорить правду. И она быстро закончила: – Если честно, я и не знала, что у меня есть дядья, пока не получила ваше письмо. Моя мать никогда о них не рассказывала.
Мистер Тресвик ничего не ответил, только опять покачал головой, и Хэл не поняла, означает ли этот жест спокойное принятие к сведению или смущенное сомнение.