Леонид Гайдай - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Новицкий cтр.№ 6

Кроме того, он читал патриотические стихи, автором которых был его брат Александр:

В ясные дни мы купались, делали заплывы, подстраховываясь лодкой, шедшей рядом.

Как-то на разъезде Шарыжалгай нас накормили соленым омулем. Ели сколько хотели, и Леня, помню, съел большую рыбину. После для утоления жажды шли по крутому спуску на водопой. Дольше всех на берегу оставался Леня, периодически припадая к воде.

На протяжении двух недель наших гастролей с востока на запад шли эшелоны с вооружением и солдатами. Однажды провожали очередной эшелон. На открытых платформах находились орудия и рядом солдаты. Мы махали им руками. А Леня, переодевшись в Любино платье, повязав голову цветастой косынкой, кокетливо улыбаясь, посылал им воздушные поцелуи. Бойцы реагировали адекватно, не подозревая подвоха от долговязой, худющей «девушки» .

Здесь самое время наконец-то дать слово герою нашей книги. Сохранилось не так уж много эпистолярного (и вообще письменного) наследия Гайдая. Тем ценнее возможность прочесть сегодня то пространное письмо, которое Леонид отправил брату из Москвы в Иркутск 11 января 1983 года. Леониду Иовичу исполнялось 60 лет, и журналист Александр Гайдай решил написать к этой дате большую статью о прославленном родственнике. По просьбе брата Леонид постарался подробно рассказать, что происходило в его жизни на протяжении сороковых годов, в начале которых их пути надолго разошлись. Приведем это письмо полностью:

«Здравствуйте, дорогие Шурик и Лора (Лариса, супруга А. И. Гайдая. — Е. Я)!

Сегодня вечером получил письмо от 7 января и, следуя совету, не откладывая в долгий ящик, сразу отвечаю.

Во-первых, я не думал, что ты так плохо знаешь мою биографию. Я твою — лучше.

Во-вторых, отвечаю на твои вопросы по порядку. Итак, 20 июня 1941 г. в 42-й железнодорожной школе был выпускной вечер. Нам вручили аттестаты об окончании школы.

А 22 июня, как известно, война.

Мы узнали о ней в 17 часов по иркутскому времени. Как раз в это время я с папой сажал тополя перед домом (вдоль забора, который смотрит на улицу сбоку). Почему-то в то время нам (я имею в виду товарищей по школе) было очень весело, каждый хотел быстрее попасть в армию, отправиться на фронт воевать с фашистами.

Многих постепенно призывали, к концу лета (август месяц) из наших ребят остался только Юрка Лосев (хромой) и я. Лосев стал готовиться в медицинский институт, а я, зная, что буду призван, в сентябре 1941 г. поступил на работу в Иркутский областной драмтеатр рабочим сцены. Моя трудовая книжка, которая сейчас на «Мосфильме», датирована сентябрем 1941 г. Так что мой трудовой стаж — 42 года. Вскоре в Иркутск был эвакуирован Московский театр сатиры, а Иркутский театр уехал работать в Черемхово. Я был оставлен в театре сатиры. Работал, ставил декорации, открывал и закрывал занавес. Почти все спектакли выучил наизусть (имею в виду текст). Познакомился с такими замечательными артистами, как В. Я. Хенкин, П. Н. Поль, Н. И. Слонова, И. А. Любезное, Е. Я. Милютина и др. Некоторым из них бегал за водкой…

7 февраля 1942 года, наконец, был призван в армию. Запомнился эпизод: нас уже погрузили в теплушки, вечер, и я вдруг слышу: «Леня!» Выглянул и увидел маму с узелком. Как она меня нашла — уму непостижимо. Принесла свежеиспеченных пирожков.

Повезли нас на восток и высадили на станции Ага (где это находится — ты знаешь).

Зима, ветер. Часть наша называлась «КДП-10» ^[2]. Это, конечно, не кавалерийский полк, как ты пишешь.

По приезде мы стали строить конюшни и коновязи. За 15 км пешком, естественно, уходили после завтрака в лес. Рубили березы и на своих плечах тащили их в часть. В день — один рейс. Тяжело было, некоторые не выдерживали.

Может, ты помнишь о Б. (забыл его имя). Он вначале прикидывался припадочным (а может, не прикидывался). Падал в снег, изо рта пена, дергался. Его отправили в Борзю на обследование. Там его признали здоровым и вернули в Агу. Сойдя с поезда в Аге, он поставил ногу под колеса идущего поезда. Его опять отправили в госпиталь в Борзю. Подлечили и привезли обратно в часть. Состоялся суд (или трибунал в присутствии всей части), и он был приговорен к расстрелу. Длинного, худого, опирающегося на костыли, Б. увели…

Я тебе рассказываю, конечно, не для печати. Просто вспоминаю. А уже наступила весна, на сопках появился лук-мангыр, существенная добавка к нашему скудному пайку. И тут пригнали табун диких лошадей из Монголии.

В кратчайший срок окончил полковое училище, стал сержантом, был назначен командиром отделения.

Задача наша была такая: из диких лошадок сделать более или менее послушных. Ловили их арканом (особенно это удавалось бурятам, которые были в нашей части), приучали к недоуздку, потом к узде, затем к седлу, объезжали. После этого прирученных лошадей отправляли на фронт. А с ними уезжал кто-либо из нашей части.

Я был на хорошем счету. Начальству нравилось, как я «поставленным голосом» подавал команды.

Бывало, устраивался такой спектакль. В выходной день, когда все отдыхали в казарме (а казарма была огромная — вмещала два эскадрона, целый дивизион), а я был дежурным по дивизиону, мне один из дневальных сообщал, что идет командир полка. Я специально уходил подальше от входных дверей и ждал. Вскоре раздавался крик дневального: «Дежурный, к выходу!» Я, придерживая шашку (ее полагалось носить только дежурному), стремглав бросался к выходу. Увидев командира, я на всю казарму орал: «Дивизион! Встать! Смирно!» Грохот встающих и тишина. Строевым подхожу к командиру и четко докладываю. Командир полка не торопится давать команду «Вольно!», медленно идет по проходу, образованному двухэтажными нарами, вглядывается в стоящих по стойке смирно красноармейцев. Я, держа руку под козырек, сопровождаю его. Тишина. Только наши шаги. Пройдет командир этак метров 30, а потом скажет мне тихо: «Вольно» Тут я благим матом (хотя тишина) орал: «Вольно-о-о!» Снова шум, говор. Начальству это нравилось.

Активно стал участвовать в самодеятельности. Валя Соболь бил чечетку, а я читал Маяковского и Зощенко.

Если я буду таким манером отвечать на твои вопросы, то я не закончу письма. Это я понял сейчас, перечитав написанное. Поэтому буду краток.

В июне 1942 года я проштрафился и был посажен на гауптвахту на 10 суток. Был дежурным по конюшне и вместо того, чтобы дежурить, отправился спать в чужой эскадрон. А ночью случилось ЧП. Выпал снег. В июне! Снег! А ты помнишь такие случаи в том районе?

Нужно было дать команду накрывать лошадей попонами, а дневальные оказались лопухами. Появился командир полка, стали искать меня и нашли в чужом эскадроне.