Между жизнями. Судмедэксперт о людях и профессии - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Решетун cтр.№ 35

Кроме всего прочего, самоубийцы, используя нож, нередко вначале примериваются, пробуя остроту лезвия и оценивая свои болевые ощущения, и лишь потом наносят роковой удар; таких примерочных ран может быть несколько, иногда — много, но к смерти они отношения не имеют, располагаются поверхностно, часто не глубже кожи. Ваш брат журналист, однако, подаст информацию так: «…Был обнаружен труп Пупкина с двадцатью колото-резаными ранами, полиция считает приоритетной версию самоубийства». Как должен воспринимать такое сообщение обыватель? Конечно, с недоверием, он ведь не знает о том, что девятнадцать ран вообще ни при чем и смерть наступила от одной, последней.

Так что да, в жизни все возможно…»

«А что насчет чудес, которых не бывает?» — заметил я.

«Их действительно нет. Но я имею в виду чудеса в житейском смысле. Объясню. Например, на трупе есть входная пулевая рана, а выходной нет. Значит, пуля где-то в теле, верно? Ищет эксперт пулю, ищет час, два, три, но найти не может. Что это означает? То, что эксперт плохо ищет и ищет не там, где нужно. Пуля не может чудесным образом исчезнуть из организма, она не может раствориться в нем, ее просто надо найти. Случалось, когда и я был готов уже бросить поиски, списать отсутствие пули на необычные обстоятельства, правда, не понимая, как я буду их в дальнейшем объяснять, но пуля (которая, как известно, дура) всегда находилась, часто в неожиданных местах: за зубами, в позвоночном канале, в пазухе верхней челюсти, в просвете кишки.

Или исследует эксперт колото-резаную рану, от которой идет раневой канал, и видит, что есть несоответствия в локализации кожной раны и повреждений внутренних органов, как будто было несколько ранений, но так ведь не бывает. И неопытный эксперт (ваш покорный слуга) ломает себе голову, придумывает версии — одну глупее другой, а требуется просто поднять трупу руку, и тогда все повреждения оказываются на одной линии. Никаких чудес, просто в момент причинения ранения руки человека были подняты. Почти всему есть логическое объяснение».

Я отметил про себя это «почти» и спросил:

«Вы рассказывали о самоубийцах. Я вот никогда не понимал таких людей. Как может человек добровольно лишать себя жизни? Не все же они психически больные?»

«Мы же с вами сегодня разговариваем предельно откровенно, не правда ли? Даже на такую полузакрытую сейчас тему, как самоубийства. Я не могу ответить вам кратко, это сложный вопрос. Понять самоубийц можно, но не всех. Когда-то, очень давно, люди добровольно лишали себя жизни, как только чувствовали, что стареют, не желая обременять родных. Самоубийцы любят говорить о свободе выбора времени и способа смерти, не ожидая конца, который им преподнесет судьба. Но разве это свобода? Я думаю, что все самоубийцы делятся на две категории: те, кто действует спонтанно, и те, кто идет к самостоятельному лишению жизни осознанно и планомерно. На самом деле психологи выделяют гораздо больше категорий, но это все психологические тонкости, не для меня.

Представителями первой категории движет порыв, секундная слабость, эмоции, вызванные каким-то душевным потрясением, на фоне усталости, раздражения или депрессии. Если такие люди (как правило, молодые) переживают эту критическую секунду, этот порыв покончить с собой, то потом они смеются над своей глупостью и удивляются, как подобное вообще могло прийти им в голову. Спонтанные самоубийцы чаще выбирают такие способы прекращения жизни, которые не дают возможности передумать, например, падают с большой высоты. Я предполагаю, что у большинства из них во время короткого полета вниз желание убиваться пропадает, но сделать уже ничего нельзя. Заморачиваться с более сложными способами суицида и даже писать предсмертную записку им некогда. Известны случаи, когда человек, находясь в сильном душевном волнении, решал уйти из жизни, но пока писал записку, решимость его ослабевала, и, наоборот, возникало чувство отвращения к этой идее. Таких самоубийц, действовавших спонтанно, особенно жаль. Живя не в пустыне, среди людей, они, тем не менее, не смогли справиться с эмоциональным порывом, не сумели, может быть, просто с кем-то поговорить, не оказалось рядом человека, который словом смог бы предотвратить преждевременную смерть. Издержки глобализации — человек может жить в миллионном городе, иметь сотни тысяч подписчиков в соцсетях и при этом оставаться одиноким.

Часто спонтанные самоубийства случаются после семейных ссор детей с родителями или родителей между собой, и родственники погибшего потом судачат: надо же, никогда бы не подумали, что человек способен на такое. Все правильно — он и не был способен, это просто трагическое стечение обстоятельств. Кто из нас хоть раз в жизни не помышлял о самоубийстве? Такие мысли лезут даже в голову ребенка, когда он обижен на родителей; об этом на секунду задумываются и взрослые в минуты усталости, безденежья. Однако природа человеческая такова, что, как правило, дальше мыслей дело не идет. Самоубийства этой категории полностью предотвратимы, для этого просто людям следует быть терпимее, спокойнее и внимательнее друг к другу».

«Вы думаете, этого достаточно?» — не без ехидства спросил я.

«Абсолютно, — кивнул эксперт. — Вспомните себя: как часто вы бывали внимательны к окружающим вас людям? Я говорю не о родных. К людям, которые едут с вами в одном вагоне метро, идут по улице. Какие-то из них нуждаются в помощи, и это заметно. Например, если вы видите неподвижно сидящую женщину, долго смотрящую в одну точку, вы можете поинтересоваться у нее, все ли с ней в порядке. Или если замечаете человека, который явно не знает куда идти, смотрит по сторонам, пытается сориентироваться, вы можете подойти к нему и предложить помощь. Из таких мелочей и складывается здоровая атмосфера в обществе в целом.

А дети? Сколько случаев, когда родители отругали ребенка за плохие оценки, он ушел в свою комнату и шагнул в окно. Или в школе задали сразу много, а ребенок, сочтя эту задачу невыполнимой, совершил суицид. Дети сейчас вообще более инфантильны, воспринимают все очень остро, и взрослые должны чувствовать это в ребенке и где-то словами, где-то интонацией, где-то действиями не доводить ситуацию до необратимой».

«Вы-то сами именно так и поступаете?» — опять вставил я.

«Я стараюсь. — Эксперт опять посмотрел на меня строго и как-то так, будто видел насквозь. — Я не идеален, но стараюсь относиться к людям так, как хотел бы, чтобы они относились ко мне. Несколько лет назад я ехал в лифте — возвращался после работы, задержался часа на четыре, устал как собака. Вместе со мной в лифт зашел парень лет двадцати пяти. Я поздоровался. Он как-то удивленно посмотрел на меня, и было в его взгляде что-то такое бесконечно тоскливое, что я автоматически спросил: «Все ок?» Парень неуверенно пожал плечами и ничего не ответил. Я сказал: «Что бы ни произошло сегодня, завтра обязательно будет лучше». Он горько усмехнулся и спросил: «Вы оптимист?» Мы разговорились, вышли вместе на моем этаже и еще минут тридцать стояли на площадке. Оказалось, что он поругался с девушкой, которую любил всю жизнь, она от него ушла, и он ехал на верхний этаж для того, чтобы выпрыгнуть из окна, ибо жизнь его кончена. Я рассказал ему пару историй из своей общаговской жизни, и к концу нашего разговора он включил телефон, с которого уже успел отправить прощальное сообщение девушке и друзьям, позвонил приятелю и договорился, что сейчас к нему приедет. Порыв был остановлен, и я уверен, что попытки самоубийства у него уже не будет. Возможно, он теперь уважаемый человек, имеет семью и детей и совсем не помнит о том, что тогда находился в шаге от глупого и рокового поступка».