Это делало Вадима Смоленского еще опасней. Понятно, почему Анна назвала его талантливым преступником! Гением даже… Он был человеком из ее прошлого. Он умел то же, что и она. Возможно, они где-то научились этому вместе? Они были по-настоящему близки? Леону не нравилась эта версия, однако отвернуться от нее он не мог.
Его успокаивало лишь то, что Анна, похоже, не была шокирована ранами Смоленского. Да, она помогла ему — спасла его! Но она злилась на него, это точно. Не боялась, а именно злилась, как ни на кого больше. Он был ее врагом, что уже неплохо, если они и были близки когда-то, то все закончилось.
Но почему она улетела?..
Ярик был далек от размышлений о чувствах Анны и ее общем прошлом со Смоленским. Он продолжал рассказывать:
— Между прочим, не все его личности так же чисты, как господин Смоленский! Есть и преступники!
— У него были проблемы с законом? — насторожился Леон.
— Проблемы были, хотя до катастрофы не дошло. Примерно половину личностей, которые я нашел, в чем-то да обвиняли. В краже, в шантаже, мошенничестве, похищении…
— В убийстве?
— В убийстве — никогда, — покачал головой Ярик. — Да и наказания за все остальное ему удалось избежать.
— Каким это образом, интересно?
— Похоже, твой новый друг неплохо знает законы — причем разных стран. В тех случаях, когда его все-таки умудрялись схватить за хвост, он сам себя защищал на суде. И защищал всегда блестяще — он знает такие тонкости закона, которые даже судья с прокурором потом находят со справочником.
— То есть, даже в случаях, когда все знают, что он виноват, он умудряется выйти сухим из воды? — догадался Леон.
— Именно! Чувак реально гений!
Вот уже второй человек называет его гением. Плохая тенденция.
— Но пару раз сухим из воды он все же не выполз, — продолжил Ярик. — И что он сделал тогда? Правильно, слил две личности, которые прокололись!
Он вывел на экран две фотографии — смуглого чернявого мужчины и рано поседевшего качка, покрытого татуировками. В этих двоих можно было распознать Смоленского, но с большим трудом, и Леону оставалось только догадываться, как Ярику удалось найти их в бесконечной череде снимков, заполонивших интернет.
— Что значит — прокололись? — уточнил Леон.
— Тут было обвинение в избиении, а тут — в шантаже, и в этих случаях нашлись доказательства, а может, просто суд наплевал на законы и признал его виновным из принципа. Дело было в жарких странах, а там, сам знаешь, свои законы чести и все такое. Его должны были посадить, а он просто сбежал! Один раз — во время перевозки в тюрьму, от конвоя, второй — прямо из тюрьмы. Причем никто толком не может объяснить, как он это сделал! Ему не помогали, не было отряда вооруженных громил, вызволявших его. Он просто исчезал — и ищи ветра в поле!
Портрет незнакомца становился все мрачнее — и в этом совпадал с тем, что говорила о нем Анна. Получается, он не просто умен. Он еще и ловкий, явно тренированный. Он знает законы этого мира: цивилизованный подход не всегда работает, поэтому он готов, если надо, пойти другим путем.
— А я знаю, на кого он похож! — заявил Ярик.
— На отрицательного персонажа из комикса?
— Черный гений? Очень может быть! Но вообще, я имел в виду конкретного человека. Он похож на Альфреда Хайндса!
— Не знаю такого.
Да и Ярик не должен был знать. Но стоило ли удивляться? До того, как он увлекся расследованиями, у него было немало свободного времени. В их проектах Леон брал на себя разработку стратегий проверки безопасности, за которые им платили, а Ярик просто болтал с клиентами, и это у него отлично получалось. Словом, каждый занимался своим делом, но дело Ярика отнимало куда меньше времени.
Поэтому он от скуки сидел в интернете, читая все подряд, находил то, что казалось ему любопытными фактами, и сообщал о них Леону, совершенно не интересуясь, нужны они собеседнику или нет.
Вот и теперь Ярик вдохновенно вещал:
— Альфред Хайндс был преступником, да еще каким! Его даже звали «Гудини Хайндс». Он трижды сбегал из тюрем усиленного режима, годами избегал наказания. А даже когда его посадили, он использовал пробелы в законодательстве, чтобы ему дали смехотворный срок. Понимаешь, что это значит?
— Что законы раздражающе несовершенны.
— Ну, и это тоже. Но я про то, что твой этот тип, хрен его знает, какое имя у него настоящее… Он такой же! Он смеется над системой, потому что в системе он идеален!
Это означало и кое-что другое. Если Смоленский так хорош, если уделяет такое внимание мелочам, он быстро заметит, что кто-то собирает о нем информацию. Так что все это были не просто занимательные факты, это была опасная игра.
Леон готов был принять риск — но не готов подставить Ярика. Поэтому просто гнаться за Вадимом Смоленским уже не получилось бы, однако и сдаться он не мог.
Ему нужно было найти другой путь к этому «неуловимому гению».
* * *
День обещал быть спокойным. Спокойствие, похоже, надолго вернулось в его жизнь, и Дмитрию Аграновскому это нравилось.
В какой-то момент ему казалось, что спокойствия больше не будет. Как балансировать, если у него теперь две семьи, а он привык к тому, что одна, да еще и идеальная? Но раз как раньше уже не будет, нужно приспосабливаться.
Он был рад, что ему удалось вернуть прежнюю семью. Шутка ли — он с женой половину жизни прожил! Они будто стали единым целым, срослись, сделались по-настоящему родными. Мила уже не была для него женщиной-любовницей, женщиной-мечтой. Зато она была его самым преданным другом, которому он доверял, как себе. Ну и конечно, он любил своих старших детей, свой дом, он не хотел все это терять. Он знал, что тень, брошенная изменой, вряд ли когда-нибудь исчезнет. Но и он, и Мила делали все, чтобы преодолеть этот этап и двигаться дальше вместе. Пока, кажется, получалось неплохо.
И была еще Лидия. Лидию он по-прежнему любил, хотя старательно скрывал это и от нее, и от жены. Дмитрий, пожалуй, сумел бы расстаться с ней, наступить на горло собственным чувствам — он бы справился! Но у них был общий ребенок, и это все меняло.
В какой-то момент Лидия кричала, что никогда не подпустит его к малышу, а теперь, кажется, успокоилась. Она изменилась после родов, все замечали это, хотя и не стала другим человеком. Она принимала помощь и от Дмитрия, и от Леона. Но если Леон ограничивался деньгами, то Дмитрий старался навещать ее не реже раза в неделю.
Ему нравилось смотреть, как растет его сын. Старшие дети появились у него, когда сам он был совсем юным, вечно занятым. Он, конечно, любил их, однако многое пропустил, потому что это не казалось ему по-настоящему важным. Отцовство в зрелом возрасте было другим, оно давало ему силы, о которых он раньше и не подозревал. Ему несложно было любить и первую свою семью, и Лидию с ребенком. Он не знал, как долго продлится эта удивительная гармония — все ведь когда-нибудь кончается! Но Дмитрий надеялся, что произойдет это не слишком скоро.