— Извини, я был не прав, — сказал Вадим, вдруг подумав, что за этой странной, необъяснимой вспышкой ее ярости прячется куда больше человеческого, чем она пыталась спрятать, скрыть от всех в своей то ли скорлупе, то ли броне.
— Проехали, — Джин резко передернула плечами: это было похоже на нервный тик. — Нежилой дом, говоришь?
— Нежилой дом, — подтвердил он. — Да ты сама посмотри!
— Странно. Ели дом числится аварийным и переведен в нежилой фонд, квартира в нем должна стоить намного дешевле, чем они берут, — сказала Джин.
— Ты снимаешь квартиру или купила? — поинтересовался он.
— Снимаю, — ответила Джин, — сняла недавно. Мне комната понравилась.
— Какая комната? — не понял Вадим.
— Красная комната…
Он подумал, что не слыхал ничего более странного в своей жизни, но уточнять ничего не стал, боясь повторения странной вспышки. Что-то ухватило Джину, словно вихрь ее завертел, закрутил в огненных сполохах, в бушующем пламени… Вот что, оказывается, скрывалось за непроницаемой внешностью типичной современной городской сумасшедшей, которой плевать на всех!
Так они въехали в город, и джип помчался по пустынным ночным улицам. По ним в этот час было гораздо легче двигаться.
Свернули в Покровский переулок. Джип остановился возле очень красивого трехэтажного здания в старинном стиле. Вадим был коренным жителем этого города, но никогда не видел такой красоты. Ему вдруг показалось, что там, под башенками в вышине дома, прячутся какие-нибудь мифические гаргульи, как в средневековых романах ужасов. И жуткие чудовища из далекого прошлого наблюдают за людьми своими каменными глазами, обретя вечную мудрость вечности в наблюдении бесконечного множества людских пороков.
— Какой красивый дом! — искренне восхитился Вадим. — Никогда не видел ничего подобного. Да, ты права — на карте ошибка. У кого поднимется рука разрушить такую красоту? Только вот странный этот дом какой-то…
— Почему странный? — Джин снова вскинула на него глаза.
Вадим заметил, что агрессии в ее взгляде больше не было.
— Окна не освещены, — пояснил он. — Ни одного окна не горит.
— Что тут странного? Глубокая ночь. В доме живут пожилые люди. Я видела соседей…
— А твой младенец?
— Семьи с детьми ложатся еще раньше.
— Допустим, — он заглушил двигатель и обернулся к Джин. — А теперь ты скажешь мне правду — ради какой суммы собиралась меня предать. И не финти ушами! Я прекрасно понял, что тебе очень нужны деньги. Заметь: я не спрашиваю зачем. Говори правду. Сколько?
Джин назвала цифру. Он открыл бумажник, отсчитал нужную сумму и подал ей.
— Вот, забирай. И больше так не поступай. Никогда.
— Я не возьму эти деньги.
— Возьмешь. По глазам вижу. Ты возьмешь их в наказание. Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Возьмешь и будешь мучиться. Это кое-чему тебя научит. Бери! Я так сказал!
Джин взяла деньги. Глаза ее сделались тусклыми. Он вдруг почувствовал себя так, будто ее ударил по лицу. В ее потухших глазах было больше горечи, чем в любых слезах.
— Уходи, — перегнувшись через нее, Вадим распахнул дверцу джипа. — Убирайся!
В его горле стоял отвратительный горький комок.
Джин вышла и скрылась в темном парадном. Вадим слышал, как за ней захлопнулась дверь. Дрожащими руками он достал телефон, бегло пробежался по женскому списку. Он испытывал в этот момент чудовищную потребность в женщине, потребность растоптать, грубо трахнуть, унизить. Отомстить. Отомстить за потухшие глаза Джин…
Вадим ткнул пальцем в первый попавшийся номер.
— Привет, это я. Хочешь встретиться? Я сейчас приеду… Да, прямо сейчас!
Он решил, что трахнет эту сучку прямо в машине, а потом бесцеремонно вышвырнет вон. Он даже не удосужился посмотреть в телефоне ее имя. Ему было все равно. Он испытывал жуткую потребность ломать и крушить. Его джип скрылся в городской тьме, нарушая все возможные дорожные правила.
Глава 6
Джин с трудом разлепила опухшие веки и уставилась на кровавую каплю, стекающую по стене. Набухая багровым соком, капля стремительно катилась вниз, вдоль золотой полосы, и исчезала где-то у самого пола. Дрожащая влага внутри набухшей капли и была звонким кровавым дождем — тем самым дождем, который разбудил ее.
Джин мотнула головой, пытаясь прогнать жуткое наваждение. Затем к ней медленно вернулось сознание, затухающее в багровом тумане кровавого дождя. Так выглядели стены, позолоченные ранним солнцем. Так выглядела красная комната — призрачное марево, ряд уже пройденных ступеней, каждая из которых оставила на сердце незабываемый шрам.
Она почувствовала острую боль в боку, от которой все тело свело, попыталась пошевелить ногой, но тысячи раскаленных игл тут же впились ей в лодыжку мучительной судорогой. Стиснув зубы, Джин издала что-то вроде стона и вытянула кверху большой палец ноги, растягивая ступню до предела. Помогло — судорога прошла. Теперь оставалось понять, почему, вместо того, чтобы проснуться в спальне, Джин пришла в себя на неудобном, жестком диване в красной комнате, хаотично уставленной громоздкой мебелью.
Она лежала на диване в красной комнате в той самой одежде, в которой приехала из Соснового Бора. Она вспомнила, что пила спиртное.
Расхаживала по двум комнатам этой странной квартиры с бутылкой водки, Джин пила и пила до тех пор, пока кровь на стенах красной комнаты не превратилась в прозрачные хрустальные капли. Она поняла, что алкоголь наконец-то почти отшиб ей мозги.
На самом деле Джин пьянствовала не от страха. Она попала в глупую и жуткую ситуацию, едва не лишилась работы, взяла подачку от начальника и показал себя такой идиоткой, какую на всем белом свете только поискать. Она пила потому, что ее ноутбук был в ремонте. Джин зашла на сайт знакомств с телефона и успела разглядеть, что ее любовник, как всегда, пребывал онлайн.
Она напилась до тех самых отвратительных чертиков, в которых во время пьяных галлюцинаций превращаются цифры на сенсорной панели телефона. Джин нажимала на веселых чертиков по памяти и ни разу не ошиблась ни в одной цифре. Она звонила своему любовнику, но он, разумеется, так и не ответил на ее звонок.
Джин была настолько пьяна, что позвонила целых два раза, и как всегда на ее шее затянулась удавка из длинных гудков. Он не брал трубку. Он помнил ее номер. Он затянул на ее шее веревку своего безразличия. И она пила, пила, пила до конца.
Дальнейшее поглотил туман. Все заволоклось розовой пеленой, закружилось, унеслось в пропасть. И сама Джин, раскинув руки, унеслась в самое счастливое в мире безумие пьяного сумасшествия, в котором нет ничего, кроме бездны, а в каждой ослепительной радуге содержится целый ад. Потом больше ничего не было — только будто кровавые капли сочились сквозь ее неплотно сжатые губы. И чужой диван в красной комнате. Возможно, она на него машинально прилегла…